В досоветском прошлом Кацкий стан располагал весьма ценным собранием памятников гражданской и культовой архитектуры. На сегодняшний день потери в этом чрезвычайно велики, но там есть ещё шесть интересных памятников культовой архитектуры разной степени сохранности. Мы надеемся, что в дальнейшем будет создана целевая научная работа, посвященная им. А сегодня тема узка и конкретна: краткий результат исследования наиболее значительного памятника архитектуры волости Кадки - храма в селе Николо-Топор, построенного в 1827-1854 годах.
В чём его примечательность и каковы главные достоинства?
Для сельской местности храм редкой масштабности. По оси восток-запад - 56 метров, по оси север-юг - 32 метра. То есть по своим размерам он не уступает соборам ближних городов, а в ряде характеристик превосходит многие храмы малых уездных городов. Так, по оси восток-запад он превосходит монументальный Успенский собор города Мышкина!
Настоящая церковь (то есть летний храм) и колокольня — эффектные высотные сооружения, позволяющие памятнику уверенно выполнять доминирующую роль в обширном пространстве. Николо-Топор держит ландшафт Кацкого стана в поперечнике 25-30 километров и имеет исключительное ключевое значение в восприятии этих равнинных мест древнего Углече-поля.
Храм весьма индивидуален, далеко не одинаков в восприятии с разных расстояний и ракурсов и обладает неуловимой обаятельностью, неся несомненную прелесть некой богатой усадебности и по-запрошловековой классичности.
Кацкарям понятна многообразная ценность этого памятника архитектуры, и не случайно работа С.Н. Темняткина «Церковь как символ сельской территории» символом Кацких мест определяет не какой-то иной из здешних храмов, а именно Николо-Топор. Итак, Николо-Топор - символ огромного Кацкого стана, охватившего западные территории трёх нынешних районов - Мышкинского, Угличского, Некоузского. Каков этот символ?
Архитектурные объёмы храма располагаются вдоль оси запад-восток. Трёхчастная осевая композиция ясна и лаконична: колокольня, трапезная, настоящая церковь. Архитектурным ядром, главным средоточием образного влияния избрана настоящая церковь, то есть летний храм. Колокольня - мощная, высотная, но подчёркнуто суховатая в деталях; она как бы сознательно сдержанна перед благородной роскошью настоящего храма. А его высшими достоинствами являются впечатляюще найденная соразмерность четверика и венчающей его мощной ротонды, завершённой куполом, близким к полусферическому... И строго выдержанное декоративное убранство. Архитектор оперировал крайне ограниченным числом декоративных средств, первостепенным среди них избрав колонну. Она - визуальный знак Николо-Топора.
Применение колонн смелое и рассчитано богатое. С севера и юга к четверику настоящей церкви примыкают внушительные монументальные десятиколонные портики. Обширная апсида храма роскошно оформлена обходящей её колоннадой из трёхчетвертных приставных колонн. Торжественная колоннада тоже из трёхчетвертных колонн огибает ротонду, пышно оформляя круг больших окон верхнего света здания...
Архитектору явно импонировало использование колонн; кажется, это его любимый ордерский элемент. И автор использует его, может быть, и излишне активно. Так, колоннада из мощных, подчёркнуто полновесных колонн оказывается и внутри алтарной апсиды, где она никак не участвует в восприятии интерьера, не будучи видной никому, кроме священнослужителей во время выполнения религиозных таинств. Но, очевидно, образ, сложившийся в представлении творца, был так силён, что неотвратимо потребовал этой мощной, никому не видной, ничего не несущей колоннады. Будучи в алтаре, она неожиданно создаёт облик если не древнеегипетского, то, несомненно, древнегреческого святилища. И сам характер каждой колонны портиков и обеих колоннад отсылает нас именно в те времена, ибо колонны Николо-Топора относятся не к излюбленному в Мышкинском уезде тосканскому ордеру, а скорей - к дорическому, к явной воспоминательности о классической архаике.
Монументальность архитектурных решений подчёркнута некоторой вытянутостью купола храма по вертикали и тактичным обрамлением его изящными люкарнами. Барабан, несущий часовидную главу, оформлен вертикальными белокаменными волютами и завершает храм весьма гармонично.
Вот таков этот выразительный памятник в кратких внешностных характеристиках. Его автор, создавая незаурядное произведение, в ряде случаев сумел добиться в восприятии построенного замечательных эмоциональных эффектов. Мы уже говорили о весьма своеобразном интерьере апсиды, но ещё более впечатляет в интерьере летнего храма стремительный, захватывающий взлёт купола, пластическая локальность взмывающих поверхностей, переживаемая на уровне сильных впечатлений.
Автор проекта - до дерзости смелый технолог, раскованно и мощно работающий художник. Над трапезной - гигантские стропильные пары с легелями, со сложными плотницкими замками... Сложные, прихотливые делормы стропил купола, «штриховка» криволинейных опалубок, деревянные архитравы портиков - на всём размах и мощь неукротимой творческой натуры.
Особенно поразителен с точки зрения технологии замысел и исполнение надколонного пояса ротонды. Архитектор для преодоления межколонных пространств применил так называемые «ярославские перемычки» и достиг замечательной победы над пространством, обойдясь без каких-либо балочных или иных поддерживающих устройств. Такое технологическое решение делает честь, вызывает восторг и невольное опасение за всё сделанное. Но... это сделанное простояло полтораста лет, из которых почти шестьдесят - без кровли, и ещё гордо стоит, славя своих блистательных создателей.
Чистота исполнения постройки позволяет предполагать, что имел место хороший авторский или просто архитектурный надзор, но мы пока не располагаем документами, подтверждающими это. Нам неизвестен пока и сам архитектор... Но нам по силам ответить на вопрос: кто реализовал его замысел, столь неожиданный для сельского погоста? Старые публикации указывают, что храм своим иждивением построил Мышкинский помещик, Кацкий владетель, отставной капитан-лейтенант флота Афанасий Иванович Башмаков. Кто это?
А это человек в Кацком стане, да и во всём Мышкинском уезде, известный. Двенадцать трёхлетий он был заседателем Мышкинского земского суда. Семь лет служил Мышкинским исправником. Десять лет был уездным предводителем дворянства. Кавалер орденов Анны и Владимира, награждён знаком отличия за 20-летнюю непорочную службу. Владелец почти тридцати деревень в трёх уездах. Дворянин, ведущий свою родословную с конца XVI века.
Какова история храма, столь замечательного? У истории есть предыстория. Этот храм, исполненный в камне, кирпиче и металле — здесь не первый. Каменная церковь на его месте стояла ещё с 1766 года. Угличский архивист Т.А. Третьякова разыскала контракт 1816 года, по которому старинный храм получил солидный ремонт с заменой сводов и приделов, перекладкой столбов в трапезной, ремонтом полов и полным обновлением крыши. При изучении контракта и документов за 1817 год даже возникает предположение, что трапезная этого давнего храма в это время строилась заново. Но через десять лет этому каменному храму, весьма основательно обновлённому, предстоит исчезнуть. Почему?
Кацкое предание, записанное С.Н. Темняткиным, гласит, что властный кацкий помещик, уездный дворянский предводитель, доблестный капитан-лейтенант Российского императорскогj флота, будучи прихожанином церкви соседнего села Хороброва, имел несчастье крепко повздорить с тамошним священником. И эффектно порвал с ним отношения, заявив, что на Хороброве свет клином не сошёлся! И в Николо-Топоре он построит такой храм, какого нет во всей Кадке!
Документы на сей счёт молчат, но в 1827 году уже началась огромная стройка - возводили стены нового храма. Стройка шла столь внушительными темпами, что хоробровский священник вполне мог и смутиться: громадное здание настоящей церкви кладкой было закончено уже в 1833 году! И подрядчик Мышкинский, талантливый крестьянин Михаила Иванов уже работал на крыше, делая обрешётку под кровлю. 1834 год выдался для прихода трудным, сделали немного, но в 1835 году новопостроенную церковь уже оштукатурили, навели крыши и кровли, завершили своды алтаря. С 1836 по 1840 год много трудились с полами, иконостасами, благолепием, и в 1841 году новая церковь была полностью завершена.
Несколько лет кацкари готовятся к новому огромному делу — строительству трапезной, и вот старт дан! В 1848 году сносят старую трапезную, чистят её кирпич и в количестве 78700 штук хозяйственно пускают в дело. Добавляют 40 000 нового, и из 118 700 кирпичей за 949 рублей ассигнациями вырастает новая трапезная.
В 1852 году в разгар завершения работ умирает строитель церкви капитан-лейтенант флота Российской империи Афанасий Иванович Башмаков, и строителем храма становится его сын - предводитель уездного дворянства, надворный советник, камер-юнкер двора Михаил Афанасьевич Башмаков. И 1852 год стал годом нового впечатляющего рывка в строительстве храма, а в 1854 году освятили новую трапезную.
Гораздо меньшие благоустроительные и отделочные работы ещё продолжались, но великое время было уже позади. Оба храма освящены и служат. А мы можем с полным основанием уточнить принятые в официальных старых публикациях датировки, и вместо 1841-1853 видеть другую: 1827-1854. Двадцать семь лет - так долго, так неустанно шла гигантская циклопическая строительная работа. И эта поправка - наш первый научно-краеведческий вывод из всего изученного и сказанного.
Второй вывод. Изучение архивных материалов обновляет и уточняет взгляд на Афанасия Ивановича Башмакова как на строителя храма. Документы с 1830 по 1852 год не содержат каких-либо свидетельств об его денежных пожертвованиях на храм. Ни одного случая! Хотя архивные данные учитывают даже малые пожертвования доброхотных дателей. Даже семейное пожертвование Башмаковых в храм по печальному случаю смерти Афанасия Ивановича оказалось весьма скромным - 35 рублей серебром. То есть на уровне крестьянских пожертвований.
И всё же роль Башмакова в создании Николо-Топорского храма замечательна и неоспорима. Он душа и хозяйственный гений стройки - так сказать, общественный директор великого Кацкого строительства. Он закупает все материалы - в Мышкине, Угличе, Кашине, Ярославле. Он подбирает подрядчиков и даже конкретных специалистов: резчиков, позолотчиков, печников, плотников, каменщиков и других. Он со всеми ведёт расчёты. Он запасает материалы впрок, планирует ход дел, гарантирует расчёты, выдаёт авансы. Он идёт и на большее: смело платит собственные деньги - до тысячи и до полутора за один раз. (Ему эти средства приход возвращает через несколько месяцев или через несколько лет).
Но это отнюдь не всё. Приход был организован и словно взнуздан волей главного организатора. Он и священники наладили сбор средств, в том числе в Петербурге. Жёстко планировались все расходы, приход крайне ограничил себя в текущих делах. Всё для строительства! За всем этим ощущается железная воля и твёрдая рука Башмакова.
В ряд выводов надо включить и то, что документы дают возможность нарисовать определённую картину промысловости кацких крестьян, назвать немало мастеров из здешних селений, проследить их трудовой вклад в большое кацкое дело и даже объём их заработков. А главная суть этой части выводов в том, что Кацкий стан после завершения строительства уверенно мог содержать и ремонтировать полученный храм, используя свои местные кадры строителей - от каменщиков до маляров.
Четвёртое - строителем храма церковь рассматривалась ещё и как фамильная усыпальница. Во всяком случае, с юго-восточной стороны устроен склеп, выходящий за пределы церкви; он сооружён сразу при строительстве настоящего храма и отделён подпружным сводом, разгрузившим давление на него внешней колоннады апсиды.
И пятое. Если кацкари пожелают несколько удревнить даты строительства храма, то, очевидно, это у них получится. Первая дата может оказаться гораздо выше 1827 года и способна шагнуть даже в 1766 год, в XVIII век. Неожиданность? Нет. Я ведь в своём рассказе не упоминал, когда же построили колокольню. Так её не строили! Её надстроили, а первые два яруса остались прежними.
И... есть искушение. Вслед за строгими научно-краеведческими выводами привести комментарии литератора. А вдруг и они имеют право на жизнь?
Кацкое предание гласит о споре Башмакова со священником и как бы о некоем вызове Башмакова священнику и, может быть, Хоробровскому приходу. Но, возможно, это и ещё больший вызов... Вспомним, что до Башмакова его резиденцией Апраксином -лучшей, прекраснейшей усадьбой тех мест - владел Пётр Петрович Батурин, натура роскошно барская, натура могучая, личность яркая. Образ Батурина, возвращённый из небытия исследованиями Т.А. Третьяковой - это типичнейший образ тогдашнего русского барина, одновременно интеллектуала и буяна, просвещенца и самодура, размыслителя и гуляки - очень колоритен...
Напомним, что Батурин был надворным советником. Что его воинское звание отнюдь немалое – подполковник. Что именно он до Башмакова и был Мышкинским дворянским предводителем. И в его родовитости ни у кого сомнений не возникало. А Башмаков вынужден был с большим трудом доказывать, что его предки - старинные дворяне. Документы оказались утраченными, и вот - униженное положение искателя!
Это чувство глубокой обиды, некой униженности по сравнению с могучим предшественником могло оказаться тем комплексом, который способен был мучить Башмакова. И решимость вести небывалую стройку могла быть вызовом всему окрестному дворянству, шагом решительного самоутверждения. Обретением дела жизни - куда более высокого, чем у Батурина и всего местного дворянского окружения.
И вот он мудрейшую, главную часть своей жизни строит Николо-Топор - эти Кацкие «Афины», точнее - этот кацкий «Акрополь». Он создаёт себя, он вершит, созидает, властвует. Он на деле - лидер всего обширного края. Не в гульбе, не в винопитии, а в могучем созидании! А ведь любое общество всегда живёт в неосознанном ожидании лидера. И когда он пришёл - жизнь сдвинулась с мёртвой точки. Он пришёл, чтобы делать большое дело. Одни будут его любить, другие - уважать, третьи -ненавидеть. Но даже ненависть - это для него не столь уж важно; он делает Дело (с большой буквы!) и делает общество и себя.
Обратимся к мысли Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Вот она: личное совершенство делается не только (и не столько) внутренней свободой, а решается в потребности души в чем-то значительном. Творчество в любом труде создаёт уверенность, достоинство, силу.
И мы полагаем, что огромной заботой, огромным трудом Афанасий Иванович Башмаков создавал свою высоту. Воздвигнул памятник своему времени и... себе. И, может, моряк видел здесь и свою последнюю, свою вечную гавань - помните склеп, приготовленный в подвале храма? И... может быть, надо от комментария литератора вернуться к историзму.
...Начинались 50-е годы XIX века. До крестьянской реформы, до скорого заката (и крушения) дворянского сословия оставалось немного. И разумные люди этого круга ясно видели, куда идёт жизнь. Это было впереди, и едва ли это нельзя было видеть. И храм в Николо-Топоре, такой благородно-дворянский, такой богато-староусадебный, воздвигнутый на самом закате дворянской эры - это, очевидно, последнее слово ещё полновластного местного дворянства. Или... реквием по нему, заказанный и исполненный одним из них.
Статья Гречухина В.А. «Кацкий «Акрополь» в журнале «Углече Поле», № 14, 2012, стр. 74-83.
10 января 2015
