Основательницей и первой настоятельницей Аносина Борисо-Глебского монастыря была игумения Евгения (1774-1837), в миру Евдокия, урожденная Тютчева (тетка известного русского поэта Ф.И.Тютчева). В 22 года Евдокия вышла замуж за князя Бориса Мещерского. Однако Господь судил ей иной путь. Едва коснувшись устами чаши радостей земных в благословенном браке, княгиня Евдокия Николаевна Мещерская испила горесть полной чашей. Менее чем через три месяца после венчания горячо любимый супруг скоропостижно скончался, оставив молодую вдову в ожидании младенца. Княгиня не пожелала вторично связывать себя узами брака, посвятив жизнь воспитанию дочери и делам благотворительности.
В 1799 году она приобрела сельцо Аносино на живописном берегу реки Истры, где, несмотря на тяготы и нестроения, причиненные наполеоновской армией, тщанием княгини Мещерской была возведена церковь в честь Живоначальной Троицы с приделами Тихвинской иконы Божией Матери и святых страстотерпцев Бориса и Глеба (в память о почившем супруге).
В 1821 году при церкви была открыта богадельня, преобразованная вскоре в женское общежитие, а затем – в монастырь. Устав для общежития был составлен лично святителем Филаретом (Дроздовым), который и впоследствии не оставлял Аносину пустынь своим милостивым вниманием, любил навещать ее и дорожил духовной дружбой с ее настоятельницами.
Княгиня Евдокия Мещерская, давно желая принять монашество, ходатайствовала о своем вступлении в общежитие. Ее душа стремилась к смиренному пути простой инокини, но по настоянию святителя Филарета она приняла крест игуменства. Так в 1823 году княгиня Евдокия Мещерская стала первой настоятельницей Аносина монастыря – игуменией Евгенией. Дел предстояло много, но игумения не страшилась трудов. Имея целью воскресить дух древнего иноческого жития, которым так ярко сияли монастыри древней Руси, она испрашивает у святителя Филарета для Борисоглебской обители строгий устав, и владыка дает сестрам чин общежития Феодора Студита.
Обитель в Аносино, удаленная от человеческого жилья и мирской суеты, была пустынью не только по названию. По территории монастыря никто из посторонних вообще не ходил (это правило строго соблюдалось вплоть до его закрытия в советское время). По уставу в обители не допускалось наемного труда. Все работы, вплоть до изготовления обуви, сестры выполняли самостоятельно. При этом запрещалось ходить в мир «за сбором» (то есть за милостыней на нужды монастыря). Труда в монастыре было много, но столько, чтобы он не препятствовал молитве. Уставные, долгие службы начинались глубокой ночью. Келейно же сестры упражнялись в молитве Иисусовой. Дабы ничто не отвлекало сестер от внутреннего делания, в кельях не было даже освещения (кроме лампадки перед иконами). Общежительный устав избавлял насельниц от излишних попечений и вместе с тем приучал к смирению и нестяжательности. По кельям не позволялось иметь ничего лишнего, только самое необходимое, никто ничего не мог получить от мира. При мудрой и деятельной начальнице монастырь быстро благоустраивался как внешне, так и внутренне.
Стараясь ввести древний чин общежительной иноческой жизни, матушка Евгения не забывала и о созидании собственной души. В храме молилась благоговейно, в келлии неукоснительно исполняла монашеское правило, кроме самонужнейших вещей не имела почти ничего, наблюдая воздержание, довольствовалась простой пищей в монастырской трапезе, носила на теле власяницу и спала на жестком ложе, самым кратким сном. Большую часть ночи проводила она в молитве, чтении Слова Божия и святоотеческих книг. Чтобы пробудить в себе память смертную, она за много лет до кончины велела устроить гроб и вырыть могилу, которую нередко посещала со слезами и плачем. Игумения Евгения была наделена живым умом и даром красноречия, беседа ее увлекала слушателей. Но особой отличительной чертой матушки было глубочайшее нелицемерное смирение, которое пронизывало ее отношение как к монашествующим, так и к мирянам.
В 1837 году, в возрасте 63 лет, основательница монастыря и его первая игумения, матушка Евгения, скончалась и была погребена в монастырском Троицком храме возле придела святых благоверных князей Бориса и Глеба. Настоятельницей обители стала ее крестница и воспитанница, сестра Анастасия, прежде бывшая крепостной княгини Мещерской, служанкой ее дочери Анастасии. Сопребывание с игуменией Евгенией, при которой она была довольно долго казначеей, образовало ее, и так как она благоговела перед памятью покойной настоятельницы, то старалась о том, чтобы поддержать заведенный ею порядок, и ее игуменство было продолжением предыдущего. Она управляла Аносиным монастырем в течение двадцати лет (до перевода в Серпуховской Владычный монастырь). Во время ее игуменства поступила в монастырь и постриглась в монахини внучка основательницы обители Евдокия (в монашестве Евгения) Озерова, ставшая третьей настоятельницей монастыря (1854–1875). Как и ее бабушка, в сан игумении новая настоятельница была возведена митрополитом Московским Филаретом. Прежде принятия должности настоятельницы, Евдокия Семеновна, нисколько не кичась своим происхождением и родством с матушкой-основательницей, в течение 5 лет со смирением и любовью проходила все послушания: носила воду и дрова на поварню, стирала белье, готовила пищу для трапезы сестер, мыла полы, сама закладывала лошадь.
Под руководством игумении Евгении-младшей Аносин монастырь успешно благоустраивался и к семидесятым годам прошлого века стал образцовой общежительной пустынью как по укладу жизни, так и по духовным своим достижениям. Обитель славилась прежде всего своим подвижничеством. Ее монахини нередко становились настоятельницами других монастырей и общин. Не случайно портрет Аносинской игумении Евгении украшал настоятельский корпус Оптиной пустыни – оптинские старцы часто направляли своих духовных дочерей в Аносину пустынь, зная, что именно там они получат помощь в монашеском подвиге и духовное окормление. Вообще Аносинский монастырь часто называли «женской Оптиной пустынью»: здесь также было развито старчество – традиция духовного окормления монашествующих, особенно новоначальных сестер. Каждая из них вручалась опытной монахине – старице, и отношения между ними строились на взаимном доверии, без чего невозможно стяжать смирение и послушание – начало всех других христианских добродетелей.
В 1875 году мать Евгению перевели в Москву, где до своей кончины в 1890 году она была настоятельницей московского Страстного монастыря. А настоятельницей Аносина монастыря после нее сталамонахиня Рафаила (Ровинская), единодушно избранная сестрами и утвержденная епархиальным начальством. Игумения Рафаила была достойной преемницей игумении Евгении в 1875–1879 годах; после Аносиной обители она управляла еще рядом монастырей Московской епархии.
Пятая игумения матушка Иоанна (Макарова) стояла во главе монастыря около сорока лет (1879–1918-1919?) и преставилась в возрасте 90 лет уже после революции (пришла в обитель матушка еще 18-тилетней девушкой). Она была строгой подвижницей, не принимала никаких личных услуг, сама делала все в своей келлии: убирала, топила, ставила самовар, отдельного стола не имела, а пользовалась общим, сестринским, и, как свидетельствовали современники, за все свое долговременное игуменство ни разу не нарушила этого правила. Церковные службы матушка посещала неопустительно, последний ее выход в церковь был за два дня до смерти. После смерти на ней нашли власяницу. Как настоятельница игумения Иоанна была строга. Принимая в обитель сестер, она брала с них подписку до смерти безвыходно пребывать в монастыре, не разрешала никаких поездок и отпусков на родину. Вела старческое окрмление и всемерно заботилась, дабы насельницы обители не проводили времени праздно. В то же время строгость настоятельницы в отношении духовного уклада монастырской жизни не была ни черствостью, ни жестокостью. К сестрам она была милостива, как мать, а они благоговели перед своей игуменией. По свидетельству епископа Арсения (Жадановского), «святое сродство» объединяло ее душу с душой известного старца Зосимовой пустыни схиигумена Германа (Гомзина), который «время от времени проведывал ее с целью поучиться монашеству и поутешиться беседою».
Перед революцией 1917 года Борисоглебская Аносинская обитель была процветающей. В ней подвизалось около 180 монахинь и послушниц, хозяйство было хорошо налажено, здесь производили почти все виды сельскохозяйственных работ, занимались вышивкой и другими рукоделиями.
После революции Аносин-Борисоглебский монастырь существовал еще десять лет. В 1923 году, уже при большевиках, он отметил свое столетие. Его последняя перед закрытием игумения Алипия (1875–1942; в миру Мелания Петровна Таишева, духовная дочь схиигумении Фамари (Марджановой), в схиме – Евгения), приняв обитель в цветущем состоянии, всеми силами старалась сохранять монастырский дух и уклад жизни на прежнем высоком уровне. Но притеснения от властей не могли не сказаться: монастырь был обложен тяжелыми налогами. Инокини всегда много работали, но ровно настолько, чтобы обеспечивать себя: устав обители не позволял им иметь ничего лишнего, так как главной в их жизни была молитва. Теперь же, чтобы платить налоги, пришлось расширять хозяйство: стали разводить свиней, стегать одеяла, вязать на специально приобретенных машинах чулки и пуховые вещи на продажу, разводить для этого пуховых кроликов. Питание ухудшилось, сестры стали уставать. Пришлось, не сокращая служб, переносить их с ночного на более удобное утреннее время. Новых сестер из мира стало поступать мало, но до самого закрытия все еще оставалось около 130 инокинь и послушниц.
В эти годы, с июня 1925 по июль 1926 (до ссылки в Дивеево), в Аносино или на пустынном монастырском хуторе под Кубинкой жил епископ (священномученик) Серафим (Звездинский). Во время пребывания в монастыре владыка ежедневно совершал Божественную литургию в храме св. великомученицы Анастасии, наедине, с одной лишь псаломщицей.
Весной 1928 года из Павловской слободы в монастырь приехали представители власти и потребовали, чтобы через час в трапезной были собраны все сестры. Когда все собрались, приезжие оповестили насельниц, что отныне они будут именоваться не монастырем, а трудовой артелью. Но уже в конце июня приехали снова и арестовали матушку, двух священников и еще четырех сестер. Арестованных повезли в Москву, а остальным приказали через три дня освободить монастырь. Сестры разошлись кто куда, но еще до этого, не дожидаясь их ухода, кельи монахинь заняли местные жители, так что последние дни они ночевали в трапезной на полу. Монастырский архив и библиотека были изъяты и отправлены в г. Истру. Иконы, вывезенные воинствующими безбожниками из Аносиной обители, погружались в специальные чаны с кислотой для получения золота, после чего тут же сжигались. Погибли и монастырские колокола. Что касается различной церковной утвари, то она была конфискована еще в начале 20-х годов в ходе кампании по изъятию церковных ценностей.
Территория монастыря также подверглась разорению. В храме вмц. Анастасии Узорешительницы сперва устроили клуб, потом он был перестроен в здание барачного типа. Колокольня и приделы Троицкого собора были взорваны во время Великой Отечественной войны. В церкви свт. Димитрия Ростовского расположился сельский магазин. На основе слаженного хозяйства была создана сельскохозяйственная коммуна, преобразованная в один из первых подмосковных колхозов. Еще в начале 1990-х годов на территорию монастыря через огромные проломы в стенах въезжали тракторы и грузовики – здесь были размещены автохозяйство и ремонтные мастерские.
Но огонек духовной жизни не угасал, и вне монастырских стен инокини не порывали связи друг с другом – духовная дружба связала их на всю жизнь. Они навещали сестер на именинах, помогали во время болезней, были друг другу надежной опорой во всех скорбных обстоятельствах жизни. Особенно трогательной была привязанность к своим наставницам их духовных дочерей – многие из них добровольно поехали в ссылку за своими старицами. Другие инокини до глубокой старости жили при церковных сторожках, обслуживая храмы. Их отличали кротость, смирение, молчаливость, – все то, что было так характерно для прежних аносинских монахинь. Две аносинские сестры прославлены в сонме новомучеников и исповедников Российских – преподобномученица Дария (Зайцева), расстрелянная на полигоне Бутово под Москвой – память 1/14 марта, и преподобномученица Татиана (Фомичева), принявшая смерть в заключении – память 20 ноября/3 декабря.
Блаженная Пелагея, любившая посещать Аносину пустынь, незадолго до ее закрытия предсказывала: «Обитель будет до тех пор, пока последняя сестра не переселится в вечность». Последняя сестра –схимонахиня Анна (Теплякова), бывшая послушница Борисо-Глебского Аносина монастыря – дождалась возрождения родной обители. В 1992 году по ее просьбе Святейший Патриарх Алексий IIблагословил взять обитель на восстановление, сперва – в качестве патриаршего подворья, а в 1999 году она получает статус самостоятельного ставропигиального монастыря. Для возобновления иноческой жизни в Аносине прибыли насельницы Рижского Троицкого монастыря во главе с монахиней Варахиилой (Бучельниковой). Знаменательно, что основательница Рижского монастыря схиигумения Сергия (Мансурова) была духовной дочерью третьей аносинской игумении Евгении (Озеровой), внучки первоначальницы Евгении, и переняла заветы Аносиной пустыни. Строителем и духовником монастыря был назначен насельник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Спиридон. В 2005 году настоятельницей монастыря поставлена монахиня Мария (Солодовникова).
За последние годы из руин воссозданы Троицкий храм и привратная церковь Святителя Димитрия Ростовского. Отстраивается церковь Анастасии Узорешительницы. В 2006 году Патриархом Алексием II освящен храм-часовня Святой царицы Тамары, возведенный на кладбище деревни Аносино. Благоустроены сестринские корпуса, при обители устроен приют для девочек, налаживается крепкое монастырское хозяйство.
Среди святынь монастыря – мощевики с частицами мощей многих святых: покровителей монастыря благоверных князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, святителей Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника, Спиридона Тримифунтского, Луки (Войно-Ясенецкого), Киево-Печерских подвижников, Оптинских старцев, преподобных Кирилла и Марии Радонежских, Серафима Саровского, Даниила Переяславского, праведного Симеона Верхотурского, блаженной Матроны Московской, мученицы Татианы, преподобномученицы Евгении, преподобномучениц Великой Княгини Елисаветы и инокини Варвары и других святых.
Сестры благоговейно чтят память первоначальницы игумении Евгении (Мещерской), ее внучки игумении Евгении (Озеровой), впоследствии – настоятельницы Страстного монастыря в Москве, строгой подвижницы и пламенной молитвенницы игумении Иоанны (Макаровой), стяжавшей дар непрестанной молитвы Иисусовой, и исповедницы схиигумении Евгении (Таишевой). Место захоронения двух игумений Евгений (первоначальницы и ее внучки) было обретено у стен Троицкого храма. Сюда же в 2001 году были перенесены честные останки схиигумении Евгении (Таишевой), завершившей свой земной путь в изгнании, вдали от родной обители.
http://monasterium.ru/monastyri/monastery/borisoglebskiy-anosin-stavropigialnyy-zhenskiy-monastyr/
Евгений Ермаков
