На пыльных перекрёстках истории

[Гумовская Галина]

Решение написать этот очерк продиктовано желанием ещё раз привлечь внимание общественности к нашей российской истории и её памятникам, разрушенным и незаслуженно забытым. С другой стороны, это продолжение темы, поднятой Феликсом Разумовским в его телевизионных циклах «Кто мы?».
Волей судьбы автору очерка, профессору одного из московских университетов, в поисках лучшей доли пришлось принять приглашение от зарубежных благотворителей и на несколько лет стать профессором Варшавского университета. Это один из старейших университетов Европы со своими академическими и культурными традициями, где с должным уважением относятся и к своим, и к «гостевым» профессорам. Университет предоставил мне возможность не только продуктивно заниматься научной работой, но и реализовать свои собственные интересы. Интерес появился внезапно, и связан он с моей польской фамилией, доставшейся от мужа. Вот здесь и переплелись ниточки истории, тянущиеся к средневековью, к эпохе смуты на Руси и великого противостояния воли народа и воли чужеземных пришельцев. Но всё по порядку.
На перекрёстке дорог, ведущих в Суздаль, Нижний Новгород и Москву, на берегу неторопливой реки Лух, притока Клязьмы, стоит древнее русское селенье с одноимённым названием Лух, административно принадлежавшее то Ростово-Суздальской Земле (12), то Городецкому княжеству (13 век), то Суздальско-Новгородскому княжеству (14 век), то Юрьевец-Поволжскому уезду (16 век), то Замосковному Краю (17 век), а теперь Ивановской области. Лух старше своей нынешней губернской столицы почти на 400 лет, ибо первое упоминание о селе Иваново Шуйского уезда Владимирской губернии относится к 1561 году. Говорят, что русская нация сформировалась из племён кривичей, вятичей и меря, живших именно в этих местах, среди густых лесов и топких болот, в 10 веке, до 980-х годов. Это родина моего папы, Смирнова Николая Фёдоровича. Туда мы и отправились жарким и удушливым августовским утром 2002 года.
Солнце стояло в зените, когда наш старенький «Жигулёнок», проскакав по колдобинам и кочкам печально известных российских дорог, свернул на ещё более скверную и пыльную трассу, ведущую в Лух, российскую глубинку, где «русский дух», где «Русью пахнет». Позади осталось Подмосковье, затянутое дымом торфяных пожаров с бледным ликом могучего светила, сокрытого колышущейся желтой мглой, белокаменные палаты Суздаля, и в разной степени известные монастыри, подворья и скиты.
На брусчатую соборную площадь Луха я возвратилась через 30 лет, мои спутники – муж и сын – здесь были впервые и знали об этом, ныне забытым богом и Ивановскими областными властями месте, лишь по моим детским воспоминаниям, прекрасным и наивным. Всю сознательную жизнь меня сопровождали сны из Лухских каникул, в которых я вновь была маленькой белобрысой девочкой с вечно разбитыми коленками. Во сне я ощущала запах высоких трав и прозрачной речушки, на дне которой суетятся стайки мелких рыбёшек, а на поверхности – кувшинки и водяные лилии прогибаются под тяжестью синекрылых стрекоз; слышала весёлый писк крошечных цыплят на залитой солнцем мелкой резной траве; ощущала утреннюю прохладу скользких брёвен плота на реке, куда мы обязательно спускались умываться. Было много и других чудес: деревянные мостки через речку, которые все называли лавами; бельевые корзины, полные малины, среди высоких, в папин рост, розовых цветов на опушке темного елового леса; была и запретная железная дверь с массивной, то ли ручкой, то ли замком на крутом склоне в старинном парке. Кстати, лавами здесь называли и дощатые настилы вдоль домов на улицах Луха, расходящиеся веером от его геометрического, географического и духовного центра. В те давние-давние годы ночью по лавам ходил сторож и стучал в деревянную колотушку. Но самыми таинственными и будоражащими воображение объектами были пустые глазницы трёх застывших в скорбном молчании церквей и высокой белокаменной колокольни. Под ногами – мощённая булыжником (как в Кремле) площадь, над головой синие купола с поблекшими золотыми звездами. Без крестов. И обезглавленный шпиль колокольни. Без колокола. По воскресеньям площадь оживала и расцветала яркими лубочными корзиночками с лесными ягодами, жёлтыми шарами садовых цветов, да горками мороженного на плоских картонных тарелочках.
И вот я снова стою на земле моих предков. Ветер гоняет по площади первые осенние листья, и колючая пыль мигом забивает замысловатые узоры моих модельных босоножек. Тишина. Ни одной живой души. Мои спутники недоумевают: « И это твой хваленый Лух?» Молчу. Соображаю, доберёмся ли домой засветло, если уедем сразу же. Но очередной порыв ветра принёс горьковатый запах еловой смолы, луговых цветов и скошенной травы. Это был запах моего детства, который я подсознательно старалась выделить и уловить в своей последующей жизни – будь то на Медвежьих озёрах в Подмосковье, в заповедном королевском парке Лазенки в Варшаве, на каменистом берегу неласкового пролива Ла-Ламанш, или на Тарасовом обрыве над тихой речкой Хопёр, недалеко от города Балашов, другой обители моего далёкого детства. Запах детства – зов предков.
Иду на хитрость. Уговариваю своих мужчин хотя бы перекусить в Лухе и поискать заветный дом деда с резными наличниками, крытым двором и душистой сенницей. Обильные порции ещё неразвращенного сельского общепита и словоохотливые, всезнающие поварихи сделали своё дело, – и мы идём в музей! Проходим вдоль резных оконцев с неизменными бархатными «граммофонами» разноцветных глоксиний, мимо тяжёлых резных дубовых ворот (одни других краше и искуснее) и высоких поленниц, уже заготовленных добрыми хозяевами на зиму, а за домами – деревянные, в накат, баньки, щедро украшенные вениками из душистых трав, дубовых и берёзовых веток.
Музей – это несколько преувеличено по отношению к небольшому домику, выкрашенному в розовый цвет. Но то, что мы услышали и увидели внутри, достойно глубокого осознания, гордости и восхищения. Приятная молодая женщина, гид и директор музея в одном лице, бескорыстный энтузиаст, провела для нас экскурсию и по забитым экспонатами тесным комнатёнкам музея, и по бесценным архитектурным и культурным памятникам Луха и его окрестностей, на которых отпечаталась вся история государства Российского. Точные даты и названия стёрлись из памяти, от экскурсии остались, в основном, эмоции, поэтому для того, чтобы восстановить историческую справедливость, мне, не историку по образованию, пришлось много поработать в Варшавских библиотеках (Biblioteka Narodowa и библиотека Варшавского университета), и я искренне благодарна их сотрудникам за предоставленную мне возможность и помощь.

Начинаем познавательную прогулку по Луху с визуального знакомства с парком, на массивных каменных воротах которого высечена надпись, гласящая, что это памятник 14 века, охраняемый государством. По деревянным мосткам пересекаем глубокий ров, покрытый мелкими звёздочкам «часиков» – луговой гвоздики, – колышущимися на длинных стебельках на фоне поблекшей под августовским солнцем травы. Под сводами деревянной арки проходим внутрь и попадаем в парк – поломанные скамейки, редкие фонари на деревянных столбах, заброшенная летняя танцплощадка… Только высокий земляной вал, окружающий издержки современной массовой культуры по всему периметру, напоминает, что мы внутри древней крепости. С запада крепость круто обрывается в реку, а с трёх других сторон окружена рвом, некогда заполненным водой. За прошедшие столетия высокие земляные валы поросли кустарником и деревьями, и всё сооружение теперь напоминает глубокую темно-зелёную чашу, не вселяющую особого оптимизма одинокому туристу. Да и солнце робко выглядывает из-за кромки холмов, по которой проложены тропинки.
Географически расположенная на дальних подступах к Новгороду, Суздалю, Владимиру и Москве, крепость служила форпостом для защиты русских земель от иноземных захватчиков в грозные периоды лихолетья. Летом крепость была неприступна, а зимой, когда вода замерзала, защитникам крепости приходилось туго, но спасали множественные подземные ходы, ведущие в божий храм, и храм тоже превращался в крепость. Перед крепостью – вымощенная булыжником площадь с тремя величественными соборами, также сообщающими подземельем. До сих пор на сельских улицах случаются провалы, открывающие вход в подземные лабиринты. А вот загадочной чугунной двери на склоне крепостного вала я не нашла на этот раз.
На маленькой пяди лухской земли аккумулировалась вся национальная история России в конкретных событиях, участниками которых был простой русский мужик, а не верховная власть, но историей этого края интересуются пока больше на местном уровне, а современных фундаментальных исследований, которые могли бы приподнять завесу с героического прошлого Луха и его граждан, не жалевших «живота своего», и изо дня в день, из лета в зиму закрывавших собой путь врагу к стольному граду, нет.
В имеющихся в моём распоряжении древних хрониках первое упоминание о Лухе относится к 1238 году и связано оно с походом татаро-монгольских войск на северо-восточную Русь. Хан Батый, принявший командование в Орде после смерти Чингиз-хана, полонил Суздаль и продолжил свой кровавый путь через княжество Стародубское в княжество Городецкое. На его пути, на границе между княжествами стоял Лух. Удачная зарисовка трагических событий того времени есть у Е. Евтушенко: «По разграбленным сёлам шла Орда на рысях, приторочивши к сёдлам русокосый ясак. Как под тёмной водою молодая ветла, Русь была под Ордою, Русь почти не была». Остановить полчища Хана Батыя усилиями ‘отдельно взятого’ поселения было, конечно, лухянам не под силу. А вот напомнить басурманам, что русский «мужичёк хитроватый» сродни появившейся в то время игрушке ванька-встанька, и его нельзя ни вмять в грязь, ни затоптать, у них получилось. Защищались они самоотверженно и несколько охладили пыл незваных гостей, замедлили их продвижение к Владимиру.
В 15 веке Лух опять попадает в хроники и опять благодаря ненасытным грабителям и мужественному отражению их атак лухянами. Казанский летописец пишет, что в 1422 году великие князья Суздальские « ходили на взыскание, как распространить Княжество Суздальское за Волгой и за Окой, где были леса великие и жили поганая Мордва (…), а Татары в то же время, коли царь под Муром ходил, Лух воевали». И великий Князь, «слыша то, возвратился от Мурома к Суздалю». Вот как описывают летописцы битву июля 6, во вторник: «Татар было полчетверты тысящи. Сто татаринов пали от руки Великого Князя; на самом же многи были раны; у правыя руки его три перста отсекши, только кожею удержашася. Левую же руку насквозь прострелиша, и на голове его были 13 ран; плечи же и грудь его от стрельного ударения и от сабельного и брусны его были сини как сукно». В одной летописи сказано, что в том сражении сгорело 2700человек, а в другой – 1500. Церковь Воздвижения развалилась от пожара.
В 1429-1430 годах орды татаро-монгол под предводительством Али-Бабы совершают набег на Галичские и Костромские земли, и снова их путь проходит через Лух. В
« Истории государства Российского» Н. М. Карамзина говорится, что «многочисленная толпа Татар, предводительствуемая Царевичем Князем (Золотая Орда повиновалась тогда Хану Махмеду) опустошила Галич, Кострому, Плесо и Лух. Единственной целью сих нападений был грабёж. Князь Стародубский-Пёстрый и Фёдор Константинович Добрынский на голову побили задний отряд Татарский, отняли у них добычу и пленных».

В 17 веке, в годы смуты и иноземной интервенции, Лух опять в центре трагических, но героических событий. Все беды Луха начались с того момента, когда в июле 1607 года в Стародубе, в нескольких километрах к западу от Луха, появился новый самозванец, объявивший себя царевичем Дмитрием. В Стародуб к Лжедмитрию Второму стала стекаться вооружённая польская шляхта. Чтобы очистить «Понизовые города» от войск польского князя Лисовского и «шаек мятежников», в ноябре 1608 года «черный люд» начал собираться по городам и волостям, « в них воспламенилась ревность добровольная». Восстали и жители Юрьевца, Гороховца, Луха, Решмы и Холуя. «Бог вложил мысль добрую в черный люд, и, совокупившись все в единомыслии, они подошли к Луху, и в Лухе всех польских и литовских людей побили на голову». «Жители употребляли хитрость: сделали тонкий мост перед городскими воротами, укрепив его одними верёвками, и набив под ним, в глубоком рве, множество острых кольев; а сами укрылись за стенами. Неприятели, не видя никого, вообразили, что крепость пуста, и толпами бросились на мост: тогда граждане подрезали верёвки. Литовцы, падая на колья, умирали в муках; другие же, взятые в плен, терпели ещё лютейшия…Князь Литовский, уверенный, что Россияне будут обороняться до последнего вздоха, отступил». Летописец указывает, что, когда Князь Литовский прибыл на поле боя, он с изумлением увидел там множество собранного из разных областей народа. Расхожее в то время мнение «крестьяне не воины, и семряги не латы», не оправдалось. « Ляхи и наши изменники с воеводою Фёдором Плещеевым, сподвижником Лисовского, бежали в Суздаль». В летописи появляются и первые имена народных героев, сражавшихся в Лухе: сотник Фёдор Красный, крестьянин Гришка Лапша, Ивашка Кувшинников, Федька Нагавицын, Илейка Денгин.
Но и враги не дремали. Паны Тышкевич и Лисовский выступили с полками усмирять мятеж, сожгли предместья Ярославля, Юрьевца, куда входил и Лух, Кинешму, « всё жгли и губили: жён, детей, старцев – и тем усиливали взаимное остервенение». Крестьяне и посадские люди выработали свои тактические приёмы борьбы с регулярными польскими частями: строили укрепления в городах и крепости вне городов, существенную роль играло выдвижение застав и отрядов для «оберегания». «Жители противились мужественно в городах, делали в селеньях остроги, в лесах – засеки».
В 1611 году, во времена Второго Ополчения, ядро народного войска формировалось в Нижнем Новгороде, его основную часть составили крестьяне Нижегородского и Юрьевец-Поволжского уездов, Лух в их числе. Опять, уже в который раз, лухяне потрудились на славу. Их подвиги заслуживают бесконечной благодарности потомков и восстановления справедливости по отношению к памяти не одного поколения наших предков, сознательно превративших свой повседневный труд в ратный подвиг. Они не были воинами регулярной армии, а были деревенскими мужиками с высоким сознанием своего гражданского долга, и многие столетия выходили победителями в схватках с профессиональными армиями чужестранцев – татарскими, польскими, шведскими, литовскими.
Среди мужественных защитников Руси на этом крохотном пятачке земли русской, возможно, были и мои прародители, которые в смутные годы 17 века стояли в ополчении против польско-литовских войск и не позволили польскому королю Сигизмунду Третьему Вазе расширить свои владения и завести свои порядки на новых территориях. Возможно, это мои прародственники сражались врукопашную с поляками, вязли в снежных чулаках (сугробах, на современном русском), тонули в ледяных прорубях, замерзали в не натопленных избах зимой, а летом несли дозор на высоких стенах земляной крепости и отбивали атаки врагов с помощью топоров, рогатин и вил. А потом по подземным ходам пробирались в церковь, неистово молились и просили бога спасти и сохранить их близких и их землю. Но мои прародители, судя по всему, выжили в этой борьбе, прошли сквозь пламя и кровь и вышли из неё победителями – иначе не было бы меня.
А по другую сторону баррикад, возможно, стояли прародители моего мужа, гордые польские шляхтичи. В Краковских хрониках первое упоминание о роде мужа относится к 1307 году, когда Польша была просто королевством. На гербе ‘Junosha’ пра-семьи мужа изображены баран, куст роз и страусиные перья, видимо, предки были мирными гражданами и занимались сельским хозяйством. Родовые земли пра-родичей, согласно польским хроникам, простирались к востоку и примыкали к русским землям. Возможно, имеется в виду Могилёв, который входил в то время в состав Киевской Руси, но именно оттуда они были высланы в 18 году 20 века по приказу большевистского российского правительства за свое непролетарское происхождение за Уральские горы, в самую дальнюю точку – на Дальний Восток, в район Благовещенска. Вместе с семью малолетними детьми.
А в 16 веке, когда в соединении с Литовским Княжеством образовалось огромное и могучее государство Речь Посполита (прообраз современного British Commonwealth), простирающееся от Балтийского до Чёрного моря, древние родственники мужа решили ещё больше расширить свои владения и опять двинулись на восток, в русские княжества. Жажда завоевания новых территорий, возможно, привела их в польско-литовское войско. И в ноябре 1608 года, в кровавом побоище в Лухе, гипотетически могли сражаться друг против друга мои крестьянские предки и шляхетские прародители мужа. Но бог спас и сохранил и тех, и других.
И вот теперь, четыреста лет спустя, стоим мы, потомки врагов, на пыльном перекрёстке российских дорог и европейской истории, и от нас тоже зависит, какой будет новейшая история. Кто есть наши дети – потомки захватчиков или потомки освободителей? Хочется надеяться, что русский и польский народы, имеющие общее начало в славянских племенах, наученные горьким опытом истории, не будут больше встречаться на поле битвы, а будут собираться за общим праздничным столом.
Память о своих предках одинаково дорога и русским, и полякам. В Польше трепетно относятся к своей истории и почитают память своих национальных героев. В современной России всё гораздо сложнее. Мы, народ-победитель во многих мировых войнах, не научились бережно относиться к своим героям и хранить память о тех, кто ценой своей жизни сделал Россию непобедимой и непокорённой.
Русские цари были более великодушны и благосклонны к своим защитникам. За гражданские заслуги Луху было жаловано звание города-героя и герб с красным и золотым полем, что всегда считалось свидетельством высшего достоинства. Царица Екатерина Великая, высоко ценя все былые достоинства и заслуги лухян, лично сделала перепланировку города Луха в соответствии с православными традициями, и с того времени улицы селения стали расходиться лучами из его геометрического и духовного центра – соборной площади.
В 2002 году функционировал только один, Троицкий собор; самая величественная церковь – Воскресенья Господня – ещё не ожила, но по утрам в Лухе уже звонит колокол, оповещая прихожан о новом дне в их славной, но забытой истории. На кладбище есть ещё два прекрасных культовых творения – часовня и церковь необыкновенной красоты и архитектурного изящества. С развороченными сводчатыми подвалами, но гордыми ярусами коронообразных башен. По словам нашего гида, похожий по архитектурному рисунку собор есть в Италии. Возможно, автором этого лухского храма был заезжий зодчий.
О прошлом величии Луха говорят и изысканные надгробные памятники на могилах богатых русских купцов, некогда живших на этой земле и торговавших лесом да зерном. Белые, серые и черные каменные надгробья хранят эпитафии не только на русском языке – есть и греческие, и латинские. А есть ещё и пирамида, выполненная из чугунного кружева неизвестной мне художественной техникой. Выкорчеванная из места успения своего идола, памяти которого она предназначалась, пирамида подпирает осыпающиеся колонны царственного собора.
Богатству кладбищенских реликвий тоже есть историческое объяснение. В старинных хрониках указывается, что местные земли принадлежали в 16 веке царю Ивану 4, который подарил часть наделов брату своей жены князю Темрюковичу-Черкасскому, а потом они переходили из рук в руки: то принадлежали русским князьям Скопиным-Шуйским, то графам Шереметьевым. У русского царя в 7074 году (по старому стилю) среди прочих регалий (обладателя…, прибавителя…, наместника…) было и « державец Галичский и Лухский и Кинешемский».
С другой стороны Луха расположена древняя обитель – знаменитый Свято-Николо-Тихонов Лухский монастырь, пятисотлетие которого отмечала вся православная общественность 1 1998 году. Монастырь действующий. Каждый год в конце июня около его стен собираются верующие со всей округи – Луха, Палеха, Шуи и Вичуги – чтобы вспомнить о великих земных делах своих ныне небесных покровителей и вымолить себе и своему забытому богом селу лучшую и достойную долю. Говорят, иногда туда приезжают и столичные гости – Никита Михалков и Юрий Михайлович Лужков. Благодаря их помощи и поддержке монастырь держится наплаву. В поддержке и срочной помощи нуждаются и остальные культовые и исторические памятники Луха. Меценаты, ау! Выдающиеся и богатые русские люди всегда были не лишены патриотизма. Хочется надеяться, что найдутся новые меценаты, которым не безразлична российская история и культура, кто сумеет вдохнуть жизнь в молящий о помощи угасающий блеск куполов необитаемых церквей, в проваливающуюся под тяжестью ног славную историю замечательного края. Лух не менее достоин народной памяти, чем Суздаль, Владимир или Новгород, хотя его статус и функции более скромные. Выгодное географическое расположение в центре России, в пределах Золотого Кольца, в четырёх часах езды от Москвы и в двух – от Суздаля, прекрасная, нетронутая цивилизацией природа, архитектурные, исторические и культурные памятники могли бы превратить Лух в туристическую Мекку.
На площади трёх соборов есть и современный памятник, установленный в честь великого земляка – Николая Николаевича Бенардоса (1842-1905), талантливого изобретателя 19 века, открывшего миру электрическую дуговую сварку. Бенардосу принадлежит также один из первых проектов гидроэлектрической станции переменного тока на реке Нева (1892). Множество других, больших и малых, изобретений учёного известны только специалистам, а большинство были проданы за границу в худших российских традициях, ибо «нет пророка в своём отечестве». Выгода от реализации предложений Бенардоса доставалась ловким дельцам, организовавшим промышленное освоение его изобретений. Многие современные заграничные бытовые чудо-приборы построены на основе концепций великого изобретателя. Первыми об именитом соотечественнике вспомнили учёные киевского Научно-исследовательского института электросварки имени Е. О. Патона, они-то и возвели памятную стелу с барельефом учёного. Потомки изобретателя, ныне живущие в Москве, передали в дар местному музею кое-какие личные вещи и документы, из которых следует, что Лух был частью богатого приданного жены Н. Н. Бенардоса, и в 19 веке здесь находилось их родовое поместье. Усилия сотрудников института Е. О. Патона в 80-е годы возродили на некоторое время интерес российской общественности к Луху, помогли ему поднять свой статус до уровня посёлка городского типа и добиться проведения сносных подъездных путей из Иванова и Вичуги. Но вскоре интерес угас, асфальт на дорогах стерся, и только колючая пыль забивает щели рассыпающихся памятников и заметает дорожки, ведущие к бывшему районному центру, а теперь к просто посёлку Лух.

Широка и необъятна наша страна, много народа живёт на её территории. И среди множества больших и малых городов нетрудно затеряться такому маленькому селу, как Лух. Но должна жить народная память и благодарность потомков своим предкам, позволившим нам жить на этой огромной территории, занимающей 1/6 часть земли. В этом есть и заслуга неприступной крепости Луха и её скромных православных защитников. «Опустился туман на лугах заливных, и ушли басурманы, будто не было их. Ну а Ванька остался, как остался народ, и душа Ваньки-встаньки в каждом русском живёт» – слова из Сказки о русской игрушке Е. Евтушенко адресованы, может быть, лухянам, пережившим басурман всех времён и народов.
Да не забудутся гражданский подвиг и воинская слава русских крестьян! Да найдутся добрые люди, считающие за честь восстановить справедливость и не дать безвозвратно погибнуть культурным, архитектурным и историческим памятникам Луха в России!

Январь, 2006. Warszawa. Helena Lewandowska (псевдоним)

P.S. А дом деда мы нашли. На прежнем месте, на высоком берегу реки. In poor condition. Правы, видно, древние греческие философы, утверждая, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
После этого путешествия Лух перестал сниться по ночам, и из области подсознательного перешёл в сознание как навязчивая идея поделиться с согражданами отдельными эпизодами нашей общей истории.

Если это кому-то интересно, есть любительские фотографии.
Контактные телефоны: (495)6743237; 903 2278260.

[Klyk]

С интересом прочитал Ваш рассказ. Но это всё больше литература. А о затерянном мире Луха можно рассказать много и из истории.
Ведь Лух, вернее территории вокруг Луха весьма интересны и даже загадочны. Начнем с того, что археологически район изучен мало. Обычно говорят о древнем угро-финском населении, о мере. Но топо- и особенно гидронимика указывает на присутствие неких неопознанных племен. Например, для названий Палех, Ландех, Люлех, Таех, Варех и др., объяснение из у.-ф. языка не получается. Зато в Баварии есть р. Лех у которого есть приток р. Вертах. В тех же местах имеется оз. Шлух и много городов с окончанием на –ах (Вислах, Биберах, Эльцах и др.). А когда вы находите в бассейне Луха речку и оз. Утрех, то в памяти невольно всплывает «Утрехтская уния» и соответствующий город в Голландии.
На юг от Луха, в так наз. Мугреевских лесах, и поодаль имеются названия озер: Гарава, Юхор, Санхар, Поныхарь, Печхар, Семахар. Возможно, они имеют индо-иранское происхождение. Названия с похожими окончаниями легко отыскать в Таджикистане, Афганистане, Восточном Иране, Северо-Западной Индии. На вскидку: река Фархар один из истоков Аму-Дарьи на севере Афганистана в провинции Тахар или река и город Лахор на границе Пакистана и Индии. Но… на Западе Испании есть река Сухар (приток Гвадиана) и город Бехар.
Опять же мугреевско-лухское озеро Кшара перекликается с названием речки Мжара, на берегах которой стоит г. Суздаль. А кто знает происхождение имени этого славного города?
Еще южнее от Мугреевских лесов - знаменитая Мстёра на одноимённой речке Мстёр(к)е, а рядом река Тара (правый приток Клязьмы). Здесь можно фантазировать от души. Тара – легендарная кельтская столица. Река Таро (приток р. По) разделяла кельтские племена Лигуров и Бойев на Севере Италии. Река Тара в Черногории (бассейн Дуная). А во Франции близ Тулузы - река Тарн, а к востоку от Лиссабона - р. Тера. А на сев.-вост. Испании - река Тер и там же города вокруг Барселоны: Таррега, Таррагона, Тора, Тарраса. Это всё места проживания древних кельтов. А в Калужской области - речка и город Таруса. А жили по Тарусе племена неких Галиндов, которых причисляют к балтийским племенам, но на слух так и просятся Гелоны – скифы(?) или даже Галаты – галлы-кельты, переселившиеся в Малую Азию.
Но есть и другие Тары. На востоке. Река Тара - правый приток Иртыша севернее Омска. Река Тар – один из истоков Сар-Дарьи близ Длалалабада (Киргизия). Да и сама Сыр- или Аму- Дарья = Тарья-река. Здесь мы опять имеем дело с индо-иранцами.
Так что же за племена жили вокруг Луха, Мстёры, Гороховца до прихода туда славян-русов? Угро-фины? Балты? Скифо-Сарматы? Кельты?

[Олег Щёлоков]

может не надо далеко ходить? монголо-татары у нас сидели двести лет

[Klyk]

У Вас, может быть, они и сидели и даже 200 лет, но вобще речь идет о временах до IX в., когда о монголо-татарах даже в Забайкалье не все слыхали.

[Олег Щёлоков]

а почему такая уверенность, что некие географические названия появились до IX?
все эти разговоры про Лух не случайно рано или поздно упираются в нулевые археологические результаты, я лично полагаю люди просто здесь никогда не жили, т.к. рядом есть лучшие земли

[Klyk]

Названия поселениям, рекам и озерам могут дать только люди. Там где люди не живут, нет и названий.
Перечисленные названия - не славянские и, по-видимому, не угро-финские. А славяне и у.-ф., заселив эти земли с 8-9 вв., живут там до сих пор. Следовательно, это названия данные другими племенами до них.
Лучшие земли - понятие относительное. Лучшие для кого и для чего? Для скотоводства, охоты, земледелия или для того, чтобы скрыться от какой-нибудь беды?

[Александр Богданов]

Статью про Лух прочел с замиранием сердца. А вся остальная полемика про топонимику к делу не относится. Человек делится впечатлениями, и ему по-барабану как и что там называется. Или Klyk решил всем доказать, что здесь, на территории Лухского района жили немецкие и таджикские племена, а потом разошлись из Луха одни на запад, другие на юго-восток.