Иудейская пустыня, Вади Кельт (Нахаль Прат). Монастырь Харитона Исповедника.

    История лавры

    Основатель Фаранской лавры прп. Харитон Исповедник (память 28 сентября / 11 октября) был родом из города Икония в Ликаонии (ныне г. Конья в центральной Турции). Год его рождения точно не известен, однако, вероятно, преподобный появился на свет в середине III века. Биографические сведения о прп. Харитоне известны из его жития. В своем переложении Жития Харитона святитель Димитрий Ростовский (в миру Даниил Саввич Туптало, 1651-1709, память 19 июля / 1 августа), вероятно, основывался на греческом тексте, включенном в «Менологий» Х века, принадлежащий перу прп. Симеона Метафраста (Συμεὼν ὁ Μεταφραστής, 940/960 - 976 или 990/1000, память 9/22 ноября). В 1941 г. бельгийский ученый Жерар Гаритт (Gérard Garitte, 1914–1992) издал (с аппаратом, но без перевода) обнаруженный им оригинальный текст анонимного Жития второй половины VI века, вероятно, послужившего основой для Метафраста. Английская версия этого текста увидела свет в 1990 г. в переводе израильской исследовательницы Леи Ди Сеньи (Leah Di Segni). По мнению Гаритта, автор Жития VI века был монахом Фаранской лавры; Ди Сеньи полагает (на основании критического анализа текста), что он был монахом Суккийской (иначе Старой или Ветхой) лавры. В своем родном городе Харитон пострадал во время гонений на христиан в правление императора Диоклетиана (284-305), или Галерия (305-311), или Максимина II Дазы (Дайи) (308-313). (Во всех версиях Жития Харитона указывается правление императора Аврелиана (270-275), что, однако, плохо согласуется и со временем жизни Харитона и с историческими фактами: при Аврелиане не было гонений на христиан. По предположению Ди Сеньи, анонимный автор Жития Харитона второй половины VI века или заблуждался в отношении императора, в правление которого Харитон был подвергнут пыткам и ввергнут в темницу, или преднамеренно назвал правившего в более раннее время властителя (возможно, спутав Аврелиана с Валерианом (253-260)), дабы утвердить первенство Харитона в основании палестинского монашества – в состязании за это звание с прп. Иларионом Великим (288/291-371/372, память 21 октября / 3 ноября), который в 308 г. удалился в пустынную келью к востоку от Газы, где около 330 года образовалася первый монастырь на юге Палестины, – то есть, в том же году, к которому относят и основание Фаранской лавры. Согласно блаженному Иерониму (342-419/420, память 15/28 июня), именно Иларион Великий был первым основателем монастырей в Палестине, и анонимный автор Жития Харитона очевидным образом вступает в спор с Иеронимом.) В Иконии исповедник был подвергнут мучениям, согласно Житию, «святого же так били по всему телу, что видны были и внутренности его; ибо мясо отпадало от костей, кровь лилась рекою, и всё тело стало сплошною язвою». Не добившись отречения Харитона от исповедания Христа, мучители бросили его в темницу, где тот и провел несколько лет. Когда гонения на христиан прекратились, Харитон был выпущен из темницы и вскоре отправился на поклонение Святым местам: «пошел дорогой, ведущей к Святому Граду, по свободному выбору возжелав уподобиться Илии Пророку и Иоанну Предтече, уединявшимся в пустыне». Путь его лежал или через Иорданскую долину и Иерихон, или через Сихем (Неаполь). Древние дороги из Иерихона и Сихема в Иерусалим примерно в шести миллиариях к северо-востоку от последнего проходят невдалеке от начала потока Прат (араб. Вади Кельт, в верховьях, собственно, Вади-Фара, древние византийские источники именовали его Кутилийским потоком). В самом начале ущелья, к северу от Иерихонской дороги и к востоку от Сихемской, в русле потока Прат выбивается на поверхность земли мощный источник, известный под названием Эйн-Прат – на иврите, и Эйн-Фара – на арабском. Еврейская и христианская традиции отождествляют этот источник с тем «Евфратом», рядом с которым пророк Иеремия спрятал свой льняной пояс: «Так сказал мне Господь: пойди, купи себе льняной пояс и положи его на чресла твои, но в воду не клади его. И я купил пояс, по слову Господню, и положил его на чресла мои. И было ко мне слово Господне в другой раз, и сказано: возьми пояс, который ты купил, который на чреслах твоих, и встань, пойди к Евфрату и спрячь его там в расселине скалы. Я пошел и спрятал его у Евфрата, как повелел мне Господь. По прошествии же многих дней сказал мне Господь: встань, пойди к Евфрату и возьми оттуда пояс, который Я велел тебе спрятать там. И я пришел к Евфрату, выкопал и взял пояс из того места, где спрятал его, и вот, пояс был испорчен, ни к чему стал не годен». (Иер., 13:1-7). Множество расселин скал, где Иеремия мог бы спрятать свой пояс, и поныне видно в округе ключа. Прямо над источником, в скальном утесе с южной стороны ущелья имеется рукотворная пещера, которая, согласно Патриху, вместе с несколькими менее крупными пещерами была высечена в скале для военных нужд за два с лишним века до Харитона, во время Иудейской войны 66-71 гг., и, по-видимому, служила полевым штабом повстанцев восточной части удела Вениаминова и тогда, и впоследствии – во время Великого восстания Бар-Кохбы 132-135 гг. По предположению Патриха, именно об этом урочище говорит Иосиф Флавий, описывая деятельность Симона Бар-Гиоры (казнен в 70 или 71 г.) в период, предшествовавший Иудейской войне: «...в одной ложбине, называющейся Фараном, он устроил много пещер, кроме еще тех, которые нашел здесь готовыми, и превратил их в казнохранилища и магазины [склады. – С.] для помещения добычи; в них он хранил награбленный хлеб, в них также помещалась значительная часть его шайки» (Иудейская война, IV, 9:4). (В некоторых списках вместо «Фаран» указывается «Феретай», под каковым названием, как предполагается, скрывается древнее и современное «Прат».) После завершения, как сказали бы сегодня, нескольких витков эскалации напряженности на Ближнем Востоке, в окрестностях пещеры не осталось ни еврейских инсургентов, ни евреев вообще, и пещера, ко времени путешествия Харитона, была облюбована греко-сирийскими разбойниками, «шалившими» на двух указанных дорогах в Иерусалим. Исследователи склонны считать, что Харитон шел по Иерихонской дороге, где разбойные нападения и задолго до этого были в порядке вещей; так, уже в Евангелии от Луки мы читаем в притче о добром самарянине: «На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым» (Лука, 10:30). О многочисленности разбойников в этих местах (т.е. в окрестностях Маале-Адумим) писал, кажется, и Иероним Стридонский (согласно Ди Сеньи, в 108-й эпистоле, PL T. 22, col. 887). Разбойники захватили Харитона на дороге и, связав, привели и бросили в своей пещере: «Когда он шел туда и был уже вблизи Иерусалима, то попался в руки разбойникам, кои, не найдя у него ничего ценного, схватили его, и увели в свою пещеру, чтобы там предать его лютой смерти. Впрочем, они не убили его, так как поспешно отправились искать путников, чтобы ограбить их; святого же Харитона оставили лежащего связанным в пещере» (Житие). Стоит отметить, что «предать Харитона лютой смерти» разбойники могли и на дороге; вероятно, они привели его в пещеру, чтобы выяснить, кто он такой и нельзя ли получить за него выкуп. Далее следует известная история о змее, избавившем преподобного от его пленителей. Согласно Житию, пока Харитон лежал связанный, «...в пещеру вполз змей и, найдя здесь сосуд с вином, стал пить из него; опившись, змей изблевал вино опять в сосуд вместе с своим ядом, и потом уполз. Воротились домой разбойники и, будучи томимы жаждою, все один за другим напились из того сосуда, и тотчас отравились тем ядом: ибо все упали на землю, и в страшных муках умерли. Так приняли они достойную казнь за грехи свои и ужасным образом закончили свою жизнь. Избавившись от смерти, святой Харитон освободился с помощью Божиею от уз и нашел в той пещере великое множество золота, которое разбойники собрали в течение многих лет разбоями своими. Богатство это, недобрыми средствами приобретенное разбойниками, святой Харитон истратил на пользу, на остальное построил на том месте обитель, по имени Фаре, и, обратив разбойничью пещеру в церковь, собрал здесь братию». Согласно тексту Жития VI века, Харитон «истратил на пользу» обретенное богатство, раздав его нищим Иерусалима и христианским отшельникам Тростниковой Пустыни (Κάλαμον) в устье Иордана, где тогда еще не было организованных монашеских общин. Обитель же он построил не сразу, а просто остался подвизаться в описанной разбойничьей пещере. Постепенно вокруг собрались отшельники, каждый их которых обосновывался в одной из естественных и рукотворных пещер вокруг. Археологически обнаруживаются 15 пещер, носящих следы человеческого обитания в них и обращения их в кельи. Исходя из этого и с учетом того, что некоторые из отцов жили в келье с послушником, число монахов лавры при Харитоне определяется исследователями, как 20-25 человек. В разбойничьей пещере Харитон устроил церковь. Освятить её сам он не мог, поэтому для этой цели был призван Иерусалимский епископ Макарий (епископство: 314-333): «<церковь> была освящена Макарием, блаженной памяти, который в исполнение долга своего окормлял Святую Божию церковь здесь в Иерусалиме и был одним из благочестивых посланцев, собранных на Собор в Никее». Исследователи склоняются к тому, что это произошло в 330 г., и этот год считается годом основания лавры. Спустя некоторое время, когда монашеская община сложилась и лавру стали посещать паломники, в том числе «и важные вельможи для получения от Харитона благословения», исповедник, «утрудившись от сего беспокойства, решил удалиться в уединение, избегая славы мирской», или, как сказано там же, «сам же решил уйти в глубочайшую пустыню, любя безмолвие и устраняясь от людей». В одном дне пути от Фаранской лавры, вниз по потоку Прат, Харитон нашел другую пещеру в скальном утесе к западу от Иерихона (гора Сорокадневного искушения). История повторилась, и там образовалась лавра Дука (ныне монастырь Каранталь). Харитон был последователен и ушел и оттуда, найдя следующую пещеру в отвесном утесе в потоке Текоа (Вади Харитун), где спустя некоторое время образовалась третья лавра Харитона – Суккийская. В этой лавре Харитон «взошел на вершину находящейся там горы и поселился на возвышении, имевшем в себе небольшую пещеру, куда можно было взойти только по очень высокой лестнице» (Висячая <пещера> Харитона, по гречески: «τὸ κρεμαστὸν τοῦ Χαρίτωνος»). Пещера Харитона на протяжении многих лет отождествлялась с самой большой в Святой земле естественной карстовой пещерой, называемой по-арабски Маджарат Ма’аса или Маджарат Харитун, в нескольких сотнях метров к югу от ядра Суккийской лавры. Однако исследованиями Й. Хиршфельда 1981 г. было убедительно показано, что данная пещера никогда не использовалась людьми для жилья, а «Висячая пещера Харитона» помещается в нескольких десятках метров дальше к югу от Маджарат Харитун и именуется по-арабски Маджарат Мишмаш.
    Все три лавры Харитона характеризуются общими чертами: во-первых, они располагались в крутых скальных отрогах, во-вторых, вблизи непересыхающих источников воды (Фаран – источник Эйн-Прат, Дука – источники Иерихона, Сукка – внушительная водяная цистерна римских времен и чудесным образом явленный по знаку Харитона источник в его «висячей пещере) и, в-третьих, в небольшой удаленности от населенных пунктов (Фаран – в 1 км на север от урочища Телль эль-Кабус, в двух километрах к западу от селения Фаран – Телль эл-Фара (или к востоку от того же селения по другой его идентификации – Хирбет Абу Мушшарах) и в 4 км на восток от деревни Аната; во всех урочищах, кроме Телль эль-Фара, археологически доказано существование сельских поселений в византийский период, Аната же еще и стоит на месте библейского Анатота (в синодальном переводе Анафофа) – родного города пророка Иеремии; Дука – в 2,5 км к западу от Иерихона, Сукка – в 4 км к востоку от Текоа (синод. – Фекуя)). Первая общая черта всех трех лавр, а именно расположение их в скалистых утесах, видимо, явилась следствием личных предпочтений Харитона. (Долгое время считалось, что такое топографическое расположение характерно для всех лавр Иудейской пустыни византийского периода, однако осуществленными на сегодня исследованиями показано, что из 18-ти обнаруженных лавр лишь десять располагаются в скалистых отрогах гор или скальных береговых утесах ущелий (три упомянутые лавры Харитона, четыре из пяти лавр, основание которых связано с именем Саввы Освященного – Великая лавра (Саввы Освященного), Новая лавра, лавры аввы Фирмина и аввы Иеремии, а также Кельи Хозевита (Дир эль-Банат) к востоку от монастыря Георгия Хозевита, лавра Пиги (Источника) в урочище Эйн-Мабуа (Эйн эль-Фур, Эйн эль-Фавар) в потоке Прат (примерно посредине между Фаранской лаврой и монастырем Георгия Хозевита) и лавра, остатки которой обнаруживаются в урочище Халет эд-Данабийе в потоке Вади эль-Макух в северной части Иудейской пустыни), а остальные восемь – на относительно равнинной местности (лавра прп. Евфимия, Марда, пятая из основанных Саввой – Семиустная лавра (Гептастомос), Иерихонские лавры и лавры пустыни Каламон в устье Иордана).) Вторая же особенность – расположение вблизи источников воды – свидетельствует о том, что во времена Харитона монахи еще не овладели древним искусством строительства водяных цистерн и систем водосбора дождевой воды. В следующем поколении монашества, Евфимий и, по-видимому, его ученики авва Мартирий и авва Илия прибегали к услугам окружающего населения – бедуинов-строителей из новообращенных христиан. Ученик же Евфимия Савва еще через несколько десятков лет обходился силами братии при сооружении многочисленных водяных цистерн в основанных им монастырях. Таким образом, в отличие от Харитона, его последавтели и преемники не были ограничены в выборе места привязкой к немногочисленным водным источникам и могли избирать для устроения своих обителей практически любую местность в Пустыне Святого Града.
    Подвизаясь в Суккийской лавре, Харитон не оставлял молитвой и духовным руководством и два первых стада собранных им овец Христовых, то есть Фаранскую и Дукийскую лавры. Когда пришел его срок, о чем ему стало известно от Бога, он созвал монахов всех трех лавр и поведал им о близкой своей кончине. Братия, стремясь избежать распрей в борьбе за обладание мощами, просила Харитона сказать, где он желает быть похоронен. Отказав им поначалу в этой просьбе вследствие имевшихся у него сомнений и колебаний, Харитон, в конце концов, «исполняя желание их, ... соизволил на то, чтобы его похоронили в первом его монастыре, где он был взят разбойниками и чудесно, благодатиею Божиею, от них избавлен. Иноки всех трех обителей, взявши его, привели в ту обитель. Здесь он, дав много наставлений братии о совершенном иноческом житии и преподав им мир, возлег на одре и предал в руки Господа святую свою душу, не испытав никакой телесной болезни». Он был похоронен на относительно ровной площадке примерно в 15 метрах ниже пещерной церкви (а не в самой церкви, как порой утверждается). Произошло это около 350 г. О дальнейшей истории лавры имеются лишь отрывочные сведения. Монашеская жизнь в лавре продолжалась по правилам, установленным Харитоном. В течение пяти лет, примерно между 405 и 410 г., в Фаранской лавре подвизались прп. Евфимий Великий (377-473, память 20 января / 2 февраля) и его друг и наперсник авва Феоктист. Блаженный Иоанн Мосх (550-619, память 11/24 марта), автор «Луга Духовного» («Лимонаря») был монахом Фаранской лавры в течение десяти лет (~585-595, согласно Хиршфельду; 568-578, согласно Патриху, впрочем, последняя датировка плохо согласуется с биографическими сведениями о жизни Мосха). В «Луге Духовном», сборнике разрозненных житийных новелл (т.е. написанном в жанре «апофтегмата»), Иоанн Мосх называет нескольких известных старцев Фаранской лавры, бывших его современниками или живших незадолго до времени пребывания в лавре самого Иоанна. Среди этих монахов упоминаются: авва Косма Евнух («То был истинный монах и строгий ревнитель православной веры. К тому же он был весьма сведущ в Св. Писании.»); авва Василий, так же, как Иоанн, пробывший в Фаранской лавре 10 лет («Вот что еще передавали нам о нем: в ночь под воскресные дни стоял с вечера до самого утра, пел псалмы и читал, совсем не садясь в своей келье и в храме. На восходе солнца, окончив правило, он садился читать св. Евангелие — до начала службы.»); авва Павел («Это был святой муж, пламеневший любовью к Богу, необыкновенно кроткий и великий подвижник. Он ежедневно проливал обильные слезы. Я не знаю, приходилось ли мне в моей жизни встречать другого, подобного ему. Этот св. старец провел в уединении около пятидесяти лет, довольствовался только Дарами Церкви и хранил совершенное безмолвие. Родом он был из Аназарва.»); авва Авксанон («Он отличался милостию и воздержанием. В своем уединении он проводил столь строгую жизнь, что в четыре дня вкушал одну только просфору в двадцать лепт ценою. А иногда и в течении всей недели довольствовался одной просфорой. ...Блаженный старец раньше был синкеллом свв. Евстохия и Григория. Оставив обоих, он, ради духовного совершенства, удалился в пустыню. Родом был из Анкиры галатийской.»); авва Феодор Илиотский; игумен Фаранской лавры авва Григорий, о котором было предсказано, что станет патриархом, и так и произошло: Григорий стал Антиохийским (тогда Феопольским) патриархом (патриаршество: 571-594), («Некоторые из старцев рассказывали об авве Григории, патриархе Феопольском, что он особенно отличался добродетелями милостыни, непамятозлобия и даром слез. У него было великое сострадание к грешникам.») (Луг Духовный, новеллы 40, 41, 42, 45, 139, 140). Тот факт, что игумен обители, относившейся к Иерусалимской церкви, стал патрирхом церкви Антиохийской, свидетельствует о высоком статусе Фаранской лавры в то время. По-видимому, в этот период в Фаранской лавре была построена вторая церковь, фрагмент юго-западного угла которой сохранился до сих пор. Примерно в это же время в одной их Харитоновых лавр жил и анонимный автор Жития Харитона. Выше уже было упомянуто о том, что сей агиограф (далее: «Аноним») был ярым полемистом: в Житии Харитона он завуалированным образом вступает в спор с Блаженным Иеронимом в отношении приоритета Харитона (а не Илариона Великого) в основании первого монастыря в Святой Земле. Но полемичность вышедшего из-под его пера Жития Харитона этим не ограничивается. Аноним жил и творил на 20-30 лет позже Кирилла Скифопольского, и его Житие Харитона построено по образцу житий, написанных Кириллом. В изложении же Кирилла, картина развития палестинского монашества представлялась двуступенчатой: сначала был Евфимий Великий, затем: Герасим Иорданский (Γεράσιμος ὁ ἐν ᾿Ιορδάνῃ, † 475, память 4/17 марта) и Савва Освященный (439-532, память 5/18 декабря), бывшие учениками Евфимия Великого. (Харитон Исповедник при этом в писаниях Кирилла практически не упоминался.) Эти двое (в основном, Савва) развили и усовершенствовали правила монашеской жизни (типик Саввы Освященного), существовавшие в лавре Евфимия Великого, и основали (снова, по большей части, Савва) большинство лавр Иудейской пустыни. Большинство, но не все. Три Харитоновы лавры (Фаран, Дука и Сукка) были основаны раньше и продолжали существовать, следуя более древним, установленным ещё Харитоном, правилам. И Аноним в своем Житии Харитона исправлял несправедливость, допущенную, с его точки зрения, вследствие замалчивания деяний Харитона, учеником которого Евфимий, учитель Герасима и Саввы, конечно, не был, но тем не менее, был выходцем из Фаранской лавры. Таким образом, Житие Харитона, дополняя уже существовавшие Жития Саввы и Евфимия, представляло, в противовес двум последним, не дву-, а трехступенчатую картину развития лавритства в Пустыне Святого Града: Харитон – Евфимий – Герасим и Савва.
    Вопреки распространенным в популярной литературе утверждениям, согласно которым Фаранская лавра была разорена в 614 г. в ходе персидского нашествия, следует признать, что ни в каких источниках нет рассказа об этом событии. Имеющиеся сведения о «персидском погроме» позволяют полагать, что персы не были в лавре и не разрушали ее. В пользу этого можно привести следующие доводы: во-первых, быстро и кратчайшим путем (оставлявшим Фаранскую лавру в стороне) поднявшись из Иерихона в Иерусалим, персы учинили резню в городе и разрушили множество христианских храмов и святынь (что также археологически недостоверно), однако затем у них, по-видимому, не было ни времени, ни сил, ни особого желания прочесывать Иудейскую пустыню с целью «зачистки» ее от православных монастырей и монахов; во-вторых, известна лишь одна персидская экспедиция за пределы Иерусалима, а именно: на юг – в Вифлеем и, возможно, далее в Хеврон. В Вифлееме они, кстати говоря, воздержались от разрушения базилики Рождества; в-третьих, сведения о разорении Мар-Саббы, или Великой Лавры Саввы Освященного указывают на то, что погром был учинен не персами, а саракинами, т.е. местными бедуинами, воспользовавшимися мгновенным «ослаблением» центральной власти в Иерусалиме; в-четвертых, если бы Фаранская лавра была разорена персами, то об этом, с учетом высокого ее статуса, должны бы были сохраниться какие-либо известия, отсутствие же таковых говорит само за себя. Тем не менее, нанесенный персами урон и разорение главного города страны, а также последовавшее через 24 года завоевание Палестины едва народившимся исламом, лишили Фаранскую лавру, как и многие другие обители Пустыни Святого Града, базы для нормального существования, ибо поток паломников если не иссяк, то заметно сократился, а местное христианское население, по большей части, было или вырезано, или уведено в плен, или, в скором времени, без особых колебаний и вполне добровольно стало обращаться в ислам. В правление Гаруна аль-Рашида (786-809) Палестина была поражена эпидемией чумы, вызвавшей значительную депопуляцию вообще и приведшей к сокращению братии в некоторых обителях Пустыни Святого Града в десять раз (Лавра Саввы Освященного). Не прекращались междоусобицы между пятью бедуинскими племенами, при этом остававшееся в стране христианское население страдало в первую очередь. Как бы то ни было, источники VII-VIII веков не содержат упоминаний о Фаранской лавре, а посему невозможно определить, в какой степени на судьбе лавры сказался каждый из перечисленных факторов. Видимо, в этот период обитель постепенно оскудевала и приходила в запустение и, в конце концов, была полностью оставлена монахами. Некоторые современные публикации (начиная с П. М. Сладкопевцева, 1826-? (начало ХХ века)) связывают окончательное разорение лавры с междуусобной войной между сыновьями Гаруна аль-Рашида аль-Амином и аль-Мамуном в 811-813 гг., однако ссылки на источники в них не приводятся, да и сами военные действия в ходе этой муждуусобицы имели место на полторы тысячи километров восточнее. Тем не менее, примерно в этот период, а именно, по всей видимости, в 814 г. (как terminus ante quem), мощи прп. Харитона, были перенесены в Суккийскую лавру, что следует, по крайней мере, из послания прп. Феодора Студита (758/760-826, память 11/24 ноября) игумену этой обители (Theodorus Studites, Epistolae II, 18, PG 99, col. 1168) и свидетельствует о полном упадке Фаранской лавры. Вероятно, этим игуменом Суккийской лавры был прп. Иоанн Ветхопещерник (Палеолаврит, ᾿Ιωάννης ὁ Παλαιολαυρίτης (кон. VIII - нач. IX в.), (память 19 апреля / 2 мая). Там, в Суккийской лавре, к которой судьба на том этапе оказалась куда более благосклонной, чем к лавре Фаранской, мощи преподобного еще в 1104 г. видел Даниил Игумен, засвидетельствовавший: «Монастырь огражден стеной, посредине две церкви, в главной церкви стоит гроб Харитона».
    После обезлюдения Фаранской лавры (не позднее начала IX века) обитель оставалась заброшенной и забытой на протяжении более тысячи лет. Ситуация стала меняться во второй половине XIX столетия. Новейшая история лавры разработана плохо: сведения, приводимые в существующих печатных и электронных изданиях (далее: «популярные источники»), зачастую противоречивы и всегда отрывочны и недостоверны, то есть полностью лишены ссылок на исторические документы (за исключением личных свидетельств). В 1871 г. в журнале «Душеполезное чтение» увидел свет отчет арх. Леонида (Кавелина) о посещении и идентификации им Фаранской лавры, вероятно, летом 1865 г. (подробнее см. Изучение лавры). Отчет этот, до сих пор остающийся вне сферы внимания западных исследователей, безусловно был известен преемнику арх. Леонида на посту начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме арх. Антонину (Капустину). Это очевидное обстоятельство, вероятно, может стоять за упоминанием популярными источниками неоднократных попыток о. Антонина приобрести территорию Фаранской лавры в собственность РПЦ в 70-х годах XIX века и одной литургии, которую о. Антонин отслужил в древней пещерной церкви лавры в октябре 1871 г., «о чем долгое время сохранялась надпись на восточной стене пещеры» (еп. Мефодий (в миру: Владимир Николаевич Кульман, 1902-1974), «Святая Земля», 1961 г.). (Интересно, что таковое упоминание встречается лишь в статьях о Фаранской лавре, но не в жизнеописаниях самого о. Антонина (например, его нет ни в монографии арх. Киприана (Керна) «Отец Антонин Капустин», Белград, 1934, переизданной в Москве в 1997 г. под названием «Отец Антонин Капустин, архимандрит и начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме (1817—1894)», ни в статье О. Л. Церпицкой «Архимандрит Антонин (Капустин) и русские святыни на Святой Земле», опубликованной в журнале «Санкт-Петербургские епархиальные ведомости» в 2000 г.). Возможно, рассказ об этих попытках содержат дневники о. Антонина, однако при написании настоящей статьи последние оставались недоступными для ее автора. Если попытки приобретения Фаранской лавры о. Антонином действительно предпринимались, то самым интересным является причина их провала в данном случае, в отличие от других его подобных начинаний. О. Антонин приобрел множество участков от Генисаретского озера на севере до Хеврона на юге и от Иерихона на востоке до Яффы на западе. Тринадцать из этих владений и по сей день остаются в собственности РПЦ и РПЦЗ, в том числе, и приобретенный о. Антонином участок в соседней с Фаранской лаврой деревне Анате (принадлежит РПЦЗ, однако никак не используется). При приобретении земель о. Антонин преодолевал множество препон: он действовал, мобилизуя частные средства в отсутствии государственного и церковного (со стороны РПЦ) финансирования, вопреки однозначно противоположным «установкам» Синода РПЦ и российского Министерства иностранных дел, личным обаянием и тактом подавляя нерасположенность к его деятельности Иерусалимского патриарха и клира, опережая напор и натиск миссионеров-христиан западных толков (как католиков, так и протестантов) и обходя – с помощью подставного лица – «турецко-поданного» православного Якуба Халаби – недвусмысленные оттоманские законы, запрещавшие продажу земли иностранцам. Популярные источники молчат о причинах неудач о. Антонина при попытках купить Фаранскую лавру (если таковые попытки действительно имели место). Можно предположить, что проблема заключалась в отсутствии у участка частного владельца. Оттоманские власти никак не могли воспрепятствовать продаже участка одним турецко-поданным другому, ибо сделка совершалась в рамках закона. Однако в данном случае за неимением частного владельца потенциальным продавцом оказывалось само государство. По турецким законам такие сделки между государством и частным лицом в принципе были возможны, но земля обычно продавалась реальным землепользователям. А поскольку властям предержащим было известно не хуже, чем о. Антонину, кто таков Якуб Халаби и что стоит за сделкой, то продажа могла бы состояться только при условии уплаты весьма солидного бакшиша, что, по скудости средств, о. Антонин не мог себе позволить, тем более, что впоследствии такая сделка могла быть признана недействительной. Но это лишь предположение.
    Согласно Павлу Троицкому, Фаранская лавра была выкуплена русскими только в 1903 г., а именно: уроженцем Курской губернии афонским иеросхимонахом о. Пантелеймоном (в миру: Петр Иванович Важенко), возглавлявшим в то время русскую «келлию» Воздвиженья Креста Господня при монастыре Каракал на Святой Горе. Сделка, по Троицкому, была заключена «при участии русского консульства, с благословения иерусалимского патриарха Дамиана». После этого там был создан скит, который о. Пантелеймон «населяет 7-ю монахами». Согласны с сообщением Троицкого и известия архиепископа Серафима (в миру: Леонид Георгиевич Иванов, 1897-1987), в его «Паломничестве в Святую Землю», изданном в журнале «Русский инок» в 1952 г. Покупку афонскими монахами участка и восстановление обители архиепископ Серафим описывает так: «Обезлюдела к 20-му веку и Фаранская Лавра и начала превращаться в развалины (вернее было бы сказать: к 10-му веку. - С.). Прознали про то русские монахи афонские из Крестовоздвиженской Обители, выделили из своей среды несколько монахов и отправили их в Палестину откупить Фаранскую Лавру и восстановить в ней монашеское житие. С Божией помощью, покупку удалось совершить, и в русские руки достался один из древнейших монастырей Палестины». (Эту информацию арх. Серафим мог получать у людей, знавших этих «русских монахов афонских» лично, ибо постриг он принял в 1926 г. именно на Афоне – в Пантелеймоновом монастыре.) За десять лет насельники скита возобновили Старую (пещерную) церковь, построили новую церковь Николая Чудотворца (не сохранившуюся, в «афонском стиле», согласно сайту на английском языке Духовной миссии РПЦЗ в Иерусалиме, (что имеется в виду под «афонским стилем» – непонятно)) и возвели ограду вокруг новой пустыни. Иерусалимский патриарх Дамиан, благословивший поначалу русское начинание, вскоре, по-видимому, стал им недоволен (из-за подчинения афонских монахов скита Константинопольскому патриарху, а не ему, Дамиану, как следовало бы на канонической территории Иерусалимской православной церкви; возможно, в качестве третьей стороны в конфликте был синод РПЦ, ибо формально афонские келлиоты подчинялись Константинопольскому патриарху, однако на самом Афоне постоянно возникали казусы «двойного», неканонического подчинения русских иноков, т.е. не только Константинопольскому патриарху, но и Синоду РПЦ (т.н. Айн-Фарское дело 1903-1914 гг. – См. Лисовой, Раздел Источники и библиография.)), в связи с чем греки (т.е. монахи Иерусалимской Православной церкви) завладели участком ниже русского скита и построили там свой скит, с собственной церковью. (Источников недоступны, однако имеются развалины греческого скита, упоминания его в путеводителе Хоэда, в реляции еп. Мефодия и устное свидетельство о. Харитона, современного наблюдающего иеромонаха монастыря прп. Харитона Исповедника.) Согласно Юджину Хоэду (Eugene Hoade, см. Источники и библиография), в начале ХХ-го века в Лавре были построены две новые церкви (обе православные). Одна была русская и находилась, видимо, в пределах современной ограды монастыря Харитона Исповедника, скорей всего, в нескольких метрах к западу от того места, где о. Харитоном сегодня построена новая церковь Николая Чудотворца, сохранившая посвящение своей предшественницы. Другая – греческая (т.е. относящаяся к Иерусалимской православной церкви), бывшая частью греческих построек под выкупленным Пантелеймоном участком. Первая церковь, судя по всему, разрушена полностью не ранее 1961 г. (возможно, в ходе Шестидневной войны 1967 г.). Остатки второй, вероятно, скрываются в греческих развалинах начала ХХ века ниже по склону. Эта вторая церковь была посвящена прп. Кириаку Отшельнику (447/8-556/7, память 29 сентября / 12 октября) – вследствие ошибочного отождествленя пещерной скальной кельи на северном берегу потока Прат со скитом Кириака (см. ниже: раздел «Описание лавры»). Различные популярные источники сообщают о семи разорениях и шести восстановлениях русского скита в период 1903-1967 гг. Представляется, что на самом деле имели место два, много три случая пожара и разорения, которые разные источники датируют по-разному. Если суммировать сообщения всех популярных источников, то пред нами предстает следующая картина. В первый раз русский скит на месте Фаранской лавры был разорен во время I Мировой войны. Монахи, видимо, были высланы из страны, остался лишь один – о. Герасим (?), который в 1917 г. восстановил церковь. О. Герасим предполагал превратить скит в паломнический центр, однако в связи с революцией в России поток паломников иссяк. Вследствие этого о. Герасим продал (передал) скит Духовной миссии РПЦЗ в Иерусалиме (таким образом, выведя его из-под омофора Иерусалимского, а равно и Константинопольского патриархов), оставшись на долгие годы единственным его насельником. (Возможно, о. Герасим не входил в число семи первоначальных насельников возобновленной обители, а прибыл в неё позднее. Такое предположение делает значительно более легкой интерпретацию более поздних сообщений, которые, к сожалению, никак не привязаны к датам.) Спустя два десятка лет (согласно арх. Серафиму) «старость и болезни заставили о. Герасима <...> переселиться на Елеон». (Если считать от 1917 г., то о. Герасим перехал на Елеон в середине 1930-х годов.) Однако два-три раза в месяц он наезжал из Духовной миссии в качестве наблюдающего иеромонаха, но такие посещения не могли предотвратить разорения скита. Разрушен он был, судя по всему, в второй половине 1960-х годов, возможно во время Шестидневной войны, но вряд ли в ходе боевых действий. Упоминания разорения скита разными источниками то ли в начале I мировой войны и снова в 1917 г. (сайт Духовной миссии РПЦЗ), то ли в 30-х годах ХХ века (Хоэд), то ли перед «последней войной», т.е. II Мировой (еп. Мефодий), то ли в 1948 г. (сайт Духовной миссии РПЦЗ), либо остаются на совести авторов, либо требуют дальнейшей исторической разработки. Эти сведения могут, также, относиться только к новой церкви, построенной в начале ХХ века, однако, если распространять их на весь скит, то они безусловно противоречат более убедительному отчетам арх. Серафима (Иванова) и еп. Мефодия (Кульмана), описывающим состояние обители осенью 1952 г и в 1961 г. соответственно. Согласно этим отчетам, о. Герасим в одиночестве прожил в скиту два десятка лет (т.е., если считать с 1918 г., то, надо полагать, где-то до 1928-1930 г.). При этом арх. Серафим упоминает только одно сожжение монастыря, не указывая даты, а еп. Мефодий датирует его временем «перед последней войной». Наблюдающим монахом, наезжавшим с Елеона в Фаранскую лавру, оказался, по Серафиму, всё тот же о. Герасим (который оставил лавру незадолго до посещения её арх. Серафимом в 1952 г., – противоречие налицо, так что можно предположить, что о. Герасим отнюдь не был в числе первых афонских монахов, а прибыл в обитель в конце 20-х - начале 30-х годов ХХ века). Новую русскую церковь начала ХХ века Серафим не упоминает, однако Старая (пещерная) церковь осенью 1952 г. действовала и отнюдь не была поругана. Однако судите сами: «От тех иноков (возобновивших обитель в 1903 г. – С.) в настоящее время остался один единственный монах Герасим. Больше двух десятков лет прожил он в ней одиноким пустынником. Собственными руками возобновил церковь и несколько келий после поджога монастыря неизвестными злоумышленниками, даже материал для постройки он подносил на своих плечах из Иерусалима, от которого Фаранская Лавра находится в 2 часах пути (60.000 шагов). Старость и болезни заставили о. Герасима в недавнее время переселиться на Елеон, но он по 2-3 раза в месяц наведывается в дорогую ему Обитель». И далее: «Отец Герасим легкой, привычной походкой быстро опередил нас, затеплил лампады и свечи в церкви и встретил с честью колокольным звоном не то в один, не то в два маленьких колокольчика. В церковь можно подняться только по приставной деревянной лесенке, так ведется от времен препод. Харитона. В лесенке по крайней мере десяток перекладин, как на второй этаж дома. В детстве я неплохо лазал. Пришлось тряхнуть стариной. Лесенка ветхая, дрожит, вот-вот сломается. Нет к ней доверия, и ощущение не очень приятное, но вот, слава Богу, верхняя ступень и протянутая рука о. Герасима, взобравшегося раньше. Темная, прокопченная тысячелетней свечной копотью пещерка-церковка. Ей 1600 лет. Она целиком возобновлена о. Герасимом и притом единолично. Как муравей, он на своем горбу перенес постепенно материал из Иерусалима, поднял его на веревке в эту пещерку и тут же на месте все сколотил и приладил. Церковь, как церковь: иконостас, престол, жертвенник, подсвечники, лампады у икон. Все, конечно, самое простенькое, чтобы не польстились воры, но сделано складно, с великим терпением и любовью. Отец Герасим успел зажечь все светильники. От них потеплела церковка. Намоленная она за 16 веков долгой монашеской, подвижнической молитвы. Отпели и мы в ней молебное пение вместе с архимандритом Димитрием, не без труда одолевшим лесенку. Матушка игуменья Тамара с матерью Феоктистой остались внизу и там слушали молебен. Помолились мы прежде всего о многострадальной Родине нашей, о благодетелях, о всех иночествующих ныне явно и тайно (там в России). Гулко отражали стены пещерки наше пение. Как жаль, что такой славный древний очаг молитвы и прибежище спасающихся иноков ныне пуст и безмолвен. Монахиням в этой дикой пустыне не выжить, а монахов русских в Палестине один, два и обчелся. Осторожно мы спустились по лесенке, в ночную тьму, полюбовались на звездное небо, которое показалось мне в этот момент особенно прекрасным, и направились в монастырскую трапезную. Это - полупещера, полустроение, довольно обширное, человек на 12, тоже плод возобновительных трудов о. Герасима. Мать Феоктиста с о. Герасимом быстро скипятили чай и разложили на столе захваченную с собой незатейливую снедь. И это место свято. Сколько святых подвижников в благоговейном молчании подкрепляло здесь свою изможденную плоть под равномерное бесстрастное чтение житий святых... С грустью мы расстались с Фаранской Лаврой, славной своей историей и такой теперь беспризорной». (Паломничество, 1952, гл. 29).
    Спустя девять лет, в 1961 г., еп. Мефодий уже не застает о. Герасима, однако описывает вполне сохранную обитель с церковью Николая Чудотворца. Сохранной на тот момент была и греческая церковь Кириака Отшельника. Насельников в обители не было, однако, согласно сообщению еп. Мефодия, «Начальник Миссии посещает обитель в день памяти Преп. Харитона 28 сентября для совершения богослужения; наблюдающий иеромонах бывает по несколько дней раз в месяц».
    Подводя итог, можно сказать, что обитель, несмотря на пожары-поджоги-разорения-поругания, видимо, имевшие место в каком-то масштабе, худо-бедно просуществовала с 1903-го по 1967 год. В июне 1967 г., на четвертый день Шестидневной войны, разведбатальон «Харув» спустился из района Рамаллы в Иорданскую долину для захвата Иерихона и моста Алленби через Иордан. Вполне возможно, что бойцы спускались вдоль русла потока Прат. Указание (о. Харитона) на то, что обитель была разрушена в ходе Шестидневной войны оставляет место для разных предположений. Главными можно считать два. Первое: какое-то иорданское подразделение завладело пустовавшими постройками монастыря, дабы блокировать в данном узком ущелье продвижение израильтян на восток, после чего монастырь был взят бойцами батальона «Харув» и, вероятно, пострадал. Второе: никаких иорданских сил в монастыре не было, бойцы «Харува» беспрепятственно проследовали к Иерихону, а обитель, воспользовавшись неразберихой, «под шумок» разграбили местные арабы (феллахи из Анаты и Хизме или бедуины окрестных племен).
    Имеются противоречивые и не слишком убедительные известия о попытке восстановить скит в 70-е годы ХХ века. Согласно статье «Возрождение первого монастыря в Святой Земле» на сайте Духовной миссии РПЦЗ (на англ.), «два монаха возобновили монашеское присутствие в скиту в 1970-е годы. Однако привлекаемые поразительной красотой долины, в нее потоком хлынули туристы и солдаты. Стремясь к уединению, монахи оставили скит св. Харитона, после чего монастырские врата были разбиты, а книги и иконы похищены». Согласно «Энциклопедическому путеводителю по Израилю» И. Торика, «последний живший в нём <в скиту. - С.> монах – австриец Фотий – был обвинен в попытке изнасиловать пастушку. С тех пор Паран пуст».
    Последнее возобновление скита относится, по-видимому, к 1997 г., когда там, с согласия Духовной миссии РПЦЗ, поселился иеромонах о. Харитон. За прошедшие годы он восстановил ограду монастыря, благоустроил территорию, привел в порядок древнюю пещерную церковь, построил новую церковь Николая Чудоторца и часовню иконы Божией матери Вратарница. В отдельные периоды в монастыре подвизается вместе с о. Харитоном до двух-трех послушников и трудников.

    Особенности Харитоновых лавр.

    Фаранская лавра если и не была первым монастырем в Святой земле, то безусловно оказалась первым монастырем в Пустыне Святого Града (~330). Две следующие лавры Харитона создавались по образцу Фаранской лавры. Влияние характера устроения монашеской жизни в Лавре прослеживается и в дальнейшем. Так, согласно Житию Евфимия, принадлежащего перу Кирилла Скифопольского, по образцу Фаранской лавры (κατὰ τὸν τύπον Φαράν), были основаны лавра прп. Евфимия Великого (урочище Хан эль-Ахмар, Мишор-Адумим) и монастырь аввы Феоктиста (Дир эль-Мукаллик в потоке Ог (Вади Мукаллик). (Последний, правда, в итоге оформился в монастырь киновиального типа.) О монастыре аввы Феоктиста Кирилл пишет: «Сначала они не хотели сделать место общежитием, но лаврою, наподобие Фаранской, когда же увидели, что никто не может ночью приходить в церковь, так как это место было, как сказано выше, трудно проходимым, они у входа сделали киновию, а пещеру превратили в церковь» (Житие Евфимия, 16). И далее, о лавре прп. Евфимия: «...он [Евфимий] поручил епископу Петру построить им небольшие келлии и украсить церковь всяческой красотою. И так он устроил это место, как лавру, по образцу Фаранской» (там, 26). Интересно отметить, что, описывая устроение Великой Лавры Саввы Освященного, тот же Кирилл ни разу не упоминает «образец Фаранской лавры». Из этого следует, что порядок и устройство Фаранской и других лавр Харитона, а также лавры Евфимия Великого, были отличны от таковых, установленых правилами (типиком) прп. Саввы. Наши сведения об устроении Фаранской лавры восходят, в первую очередь, к Житию Харитона VI века. Гаритт полагает, что при описании устройства Харитоновых лавр при самом Харитоне, анонимный автор Жития, бывший во второй половине VI века монахом Суккийской (или Фаранской) лавры, руководствовался, прежде всего, современными ему порядками в его лавре, отличавшимися от таковых, устанавливаемых правилами Саввы и принятых во всех остальных лаврах Пустыни Святого Града. Неясно при этом, насколько порядки, принятые в Харитоновых лаврах на исходе VI века отражали правила, установленные Харитоном за 250 лет до этого. Ретроактивное проецирование первых на более ранний период и возведение их к установлениям Харитона безусловно придавало им более сакральный характер. Однако, не лишено здравого смысла и то предположение, что древняя традиция Харитоновых правил во многом сохранялась в указанных лаврах на протяжении столетий после смерти Харитона в 350 г.
    Правила Харитона сводились к следующему:
    1. Харитон устанавливал, что в будние дни монахам следует оставаться в своих кельях, воздерживаясь от бродяжничества и сводя к минимуму посещения друг друга (абсолютного запрета таких посещений не было). Литургия и евхаристия проводились только по воскресеньям и праздникам. Таким образом, в Фаранской лавре монахам предлагалась проводить в своих кельях шесть дней в неделю, а не пять, как позднее установил Герасим в своей лавре и как было принято в Великой лавре Саввы Освященного.
    2. По правилам Харитона, монахи должны были вкушать пищу раз в день, под вечер, и ограничиваться хлебом с солью и родниковой или дождевой водой. Таким образом, трапезы в Фаранской лавре были даже более аскетичными и скромными, нежели в Лавре Евфимия Великого и впоследствии в Великой лавре, где в субботние и воскресные дни во время общей трапезы всех лавритов на стол подавались, помимо хлеба, козий сыр, финики, изюм, оливковое масло и вино.
    3. Монахам предписывалось молиться в светлое время дня семь раз, а в промежутках между молитвами разучивать и читать псалмы, последнее - занимаясь ручным трудом (в основном, огородничеством и плетением веревок и корзин). Помимо рукоделия и молитв, инокам вменялось в обязанность изучать в своих кельях Св. Писание. Ночью за произнесением наизусть псалмов и молитвой (при запрете затеплить свечу) монах должен был проводить в бдении не менее шести часов, поднимаясь от краткого сна в полночь. Однако всенощное бдение в будни полагалось, тем не менее, не общим требованием для всех, а рекомендуемой степенью аскезы, выходящей за рамки нормы, при этом следование этой рекомендации послушниками требовало пристального призрения со стороны старцев, дабы не дать молодому иноку впасть в грех гордыни вследствие его образцового усердия. В отличие от всенощного бдения в будни, участие в таковом в ночь с субботы на воскресенье, считалось нормативной обязанностью для всех лавритов. При этом, бдение начиналось для каждого монаха в его келье и лишь через несколько часов он должен был прийти в церковь на утреню, заканчивавшуюся до восхода солнца. Затем в воскресенье следовала литургия с приобщением Святых Даров. (Оповещение о наступлении полночи – времени побудки к ночному бдению – осуществлялось битьем в деревянное било (τὸ ξύλον), не лишено оснований и предположение, что таким же образом оповещались монахи о времени совершения остальных дневных молитв и сбора на общую службу. Днем наступление урочного времени устанавливалось по каменным солнечным часам, экземпляры которых найдены при раскопках в нескольких обителях Пустыни Святого Града.) В отличие от такого порядка сбора в церковь на общее богослужение (т.е. на исходе ночи с субботы на воскресенье), в лаврах Герасима и Саввы, общие службы с евхаристией проводились два дня подряд: в субботу и воскресенье. (Это объясняет, почему Евфимий отказался от основания лавры в потоке Ог, как хотел поначалу, и сделал ее киновией. В Фаранской лавре, при всей пересеченности местности, в которой она находится, приход монахов в ночной темноте в церковь из кучно расположенных вокруг нее келий не был сопряжен с опасностью для жизни, в отличие от монастыря аввы Феоктиста в потоке Ог: там достижение церкви даже при свете дня (при отсутствии соответствующего оборудования и навыков скалолазания) и сегодня сопряжено с опасностью для жизни, тогда как именно такое перемещение «в нощи» требовалось в соответствии с уставом лавры «по образцу Фаранской». (Для иллюстрации вышесказанного: по высказыванию Хиршфельда, археологическое обследование обители аввы Феоктиста осталось запечатленным в его памяти, как тройное А – archaeology, alpinism, adventure.) В итоге обитель аввы Феоктиста стала киновией, а лавру Евфимий основал в 3,5 км к западу от монастыря Феоктиста, на относительно равнинной местности. Савву же Освященного ничто не ограничивало в устроении лавр в ущельях, подобных потоку Ог, потому что по его уставу, монахи должны были собираться в церковь на совместную службу не в ночь с субботы на воскресенье, а при свете дня – в субботу утром, и проводили там весь субботний день, всю ночь на воскресенье и все воскресенье, расходились же по кельям в воскресенье вечером, однако до захода солнца, так что риск сломать шею на скальных тропах был сведен для них к минимуму. (Это разница между ночным бдением с пением псалмов и всенощной по Саввинскому уставу отражена и в различных греческих терминах, применяемых агиографами для описания первого в Фаранской лавре и лавре прп. Евфимия – νυκτηρινὴ Ψαλμωδία, и второй, введенной Саввой Освященным в своей лавре, – Ἱερὰ Ἀγρυπνία.)
    4. Харитон устанавливал, чтобы всё время, свободное ото сна и молитвы, «братия... занимались рукоделием, остерегаясь и один час провести в праздности, дабы диавол, обретши инока праздным, не уловил его легко греховною сетью, так как леность и праздность — начало грехопадений». При этом плоды сего рукоделия призваны были обеспечить потребности монаха, излишки же предписывалось раздавать нуждающимся. Из сказанного следует, что в Фаранской лавре каждый монах лично отвечал за свое пропитание (а значит, и за сбыт своей продукции), что в корне отличается от более поздних правил Саввинских лавр, где обеспечение потребностей братии и сбыт плодов их рукомесла были централизованны и сосредоточены в руках игумена и отца эконома, при этом никаких «излишков» у инока не было и быть не могло. На основании описанного складывается впечатление, что структурная организация Харитоновых лавр носила более аморфный характер, чем в лаврах Герасима и Саввы.
    5. В тексте Жития Харитона свят. Димитрия Ростовского рассказывается, что, решив покинуть Фаранскую лавру, Харитон «повелел всем собраться и, избрав из братии того, кто известен был более всех своею добродетелью, поставил его вместо себя для них пастырем». Однако в древней версии Жития VI века упоминания об этом событии нет. Нет и упоминаний о назначении Харитоном «пастыря» вместо себя при уходе его из Дукийской лавры в Суккийскую и – в преддверии своей кончины – из Суккийской обратно в Фаранскую, а также и в данных им братии наставлениях перед смертью его, воспоследовавшей в Фаранской лавре. Представляется, таким образом, что на ранних этапах существования лавры, в ней не было жестко регламентированной иерархии иноков, не было и настоятеля или игумена, а общее, отнюдь не строгое, руководство осуществлялась несколькими наиболее почитаемыми старцами (схожий порядок отличал и более ранние обители Нитрийской горы в Нижнем Египте). Указывает на это и сообщение Кирилла об уходе Евфимия Великого и аввы Феоктиста из Фаранской лавры в пустыню спустя 60 лет по смерти Харитона: Кирилл ни словом не обмолвился о том, что, покидая лавру после пяти лет пребывания в ней, Евфимий испросил благословения у настоятеля. Очевидно, что в более поздних лаврах, организованных согласно типику прп. Саввы, подобное было бы просто немыслимо.
    Вклад Харитона, таким образом, заключается в том, что он перевел беспорядочно скитавшихся по пустыне анахоретов в «оседлое» состояние, создал первые монашеские общины из разрозненных прежде бродячих монахов, ввел для братии строгий распорядок дня и, повелев заниматься ремеслом, вернул ранее отторженных от общества иноков если и не к общественной жизни, то, по крайней мере, в сферу общественных экономических отношений, при этом отнюдь не пряпятствуя им в осуществлении своего идеала отшельнической жизни, однако – каждому в своей келье под присмотром старцев, а не в неопределенных занятиях, борьбе за выживание и бродяжничестве по одному только Богу известным ущельям и скалистым пустошам. (Следует отметить, что, ради удовлетворения, видимо, неистребимой склонности к пустынному уединению, достигшим известной степени совершенства в иноческой жизни монахам разрешалась уходить поодиночке в пустыню (в сопровождении ученика-послушника) на время Великой Четыредесятницы включая неделю Ваий, что, кстати говоря, имело немалый практический смысл для разведки местности и установления мест, пригодных для основания новых монастырей, а также для передачи опыта пустынной жизни подрастающему поколению иноков.)

   Описание древней лавры

   Лавра располагается в каньоне Вади Фара (т.е. верховья потока Прат, он же Вади Кельт), в 9 км к северо-востоку от Старого Города Иерусалима. В центре территории лавры находится один из самых мощных источников в Иудейской пустыне – Эйн-Прат (Эйн-Фара). Основная пешеходная тропа, ведущая к лавре, шла с юго-востока. Тропа спускалась по отрогам южного берега потока Прат и у подножья скалистых утесов поворачивала на запад, к ядру лавры. (Ныне вместо тропы асфальтированная дорога, проходимая для любых автомобилей; последний участок – от автостоянки в нижней точке спуска на запад до лавры – остается пешеходным.) Основная часть развалин ядра древней лавры и шесть пещерных келий расположена на южном берегу потока Прат, еще девять келий – на северном берегу. Общая площадь древней лавры составляет около 30 дунамов (1 дунам – примерно 1000 кв. м.). Каждая из келий лавры располагалась в прямой видимости, по крайней мере, одной другой кельи. Среднее расстояние между кельями составлеят 36 м. Кельи относительно небольшие, подле многих из них обнаруживаются остатки сельскохозяйственных террас, свидетельствующие о занятии монахов огородничеством, которое входило в число послушаний. Кельи были двух типов: высеченные в отвесной скале и построенные на более пологих участках склона. Одна из построенных келий, развалины которой сохранились на северном берегу потока имела внутренние размеры 4,9х3,8 м при толщине стен в 0,8 м. Стены были выложены из средних размеров отесанных камней местной породы. Полезная жилая площадь монаха составляла, таким образом, 18,6 кв. м. Рядом с кельей сохранилась делянка в виде террасы длиной в 6 м. В отличие от многих других лавр, при большинстве келий нет индивидуальных водяных цистерн, что, по-видимому, объясняется близостью к источнику. Однако при одной келье имелась небольшая водяная цистерна. Келья эта высечена в скале на довольно значительной высоте. К ней вела мощеная тропа, оканчивавшая перед входом в келью на небольшой ровной плащадке, на краю которой и была оборудована цистерна. В начале ХХ века эта келья была ошибочно отождествлена со скитом Кириака Отшельника, что послужило причиной для освящения нижней греческой церкви во имя этого святого: «В противоположной стене ущелья указывается среди многих других пещера преп. Кириака Отшельника, который веком позже подвизался вблизи обителей Харитоновых; малая дверь и круглое окно на головокружительной высоте приписываются его обиталищу. В связи с трудной доступностью этого места, преп. Кириаку посвящена церковка на дне ущелья, принадлежащая грекам и охраняемая семейством арабов, живущих рядом» (еп. Мефодий, «Святая Земля»).
   По южному берегу потока Прат проходил водовод, построенный в византийский период и снабжавший водой источника ряд строений, находившихся примерно в одном километре к востоку от ядра лавры. Среди этих строений при раскопках были выявлены остатки относительно большого сооружения площадью 25х10 м. Пол здания был украшен цветной мозаикой. Вблизи него обнаружены десятки погребальных пещерок, отмеченных высеченными в камне крестами. Предполагается, что здесь было кладбище лавры, а здание с цветной напольной мозаикой служило отпевальной часовней. Еще один келейный комплекс был обнаружен в 1,2 км к западу от ядра лавры. Возможно, именно в нем подвизался в течение пяти лет прп. Евфимий Великий (377-473, память 20 января / 2 февраля), прежде чем навсегда уйти с аввой Феоктистом в пустыню Кутила. Именно этой значительной удаленностью от остальных келий и ядра лавры – при отсутствии у лавры внешней ограды – могут объясняться слова, которыми Кирилл Скифопольский описывает пребывание прп. Евфимия в Фаранской лавре: «...великий отец наш Евфимий... пришел в лавру Фаранскую, лежащую в шести поприщах от Святого Града и, любя безмолвие, поселился в отшельнической келлии, вне лавры, не стяжав себе ничего от века сего» (Житие Евфимия, 12). В центре территории древней лавры находится пещерная церковь, которую анонимный автор Жития Харитона именует Старой (Житие, 11). Церковь располагается в скальной пещере в 12 метрах над верхней точкой относительно более «пологого» склона, поднимающегося от источника к основанию отвесного скального утеса. К Старой церкви ведет марш каменной лестницы, от которой следует подниматься по вертикальной шахте, прорубленной в естественной каменной полке несколько ниже уровня пола церкви. В древние времена (еврейские повстанцы, эллино-сирийские разбойники) подъем по шахте осуществлялся по сбрасываемой сверху веревке – как описано в Житии Харитона. В первый период существования русского скита в 1903-1967 гг. через шахту вела хлипкая деревянная лестница. Сегодня оборудована металлическая лестница с запирающимся люком в верхней части шахты. Вторая церковь лавры была выстроена в V-VI веках из отесанных камней и располагась на склоне в 20-25 метрах ниже пещерной Старой церкви. По мнению Хиршфельда, остатки древней лавры были в значительной мере уничтожены при строительстве сооружений русского монастыря в 1903 г. (впоследствии оставленного насельниками). От этой второй церкви лавры сохранились фрагменты юго-западного угла здания и южной части апсиды. К западу от этой церкви находится небольшая пещерная крипта с остатками сводчатого перекрытия, по традиции – крипта-усыпальница прп. Харитона Исповедника. В 10 м западнее крипты - остатки значительного по размерам здания (видимо, служебной постройки древней лавры) с однотонной белой напольной мозаикой, над сохранившемя фрагментом которой сегодня выстроена беседка из металлических конструкций, завершенная небольшой главкой, увенчанной крестом. К западу от этой служебной постройки, у отвесной скальной стены оборудована большая водяная цистерна. Другая водяная цистерна находится в нескольких метрах к юго-востоку от развалин апсиды второй древней церкви лавры. Судя по всему, древняя система водосбора, обеспечивавшая наполнение цистерн в период зимних дождей, разрушена и не функционирует. По словам, о. Харитона, раз в несколько месяцев он выбрасывает ночью длинный рукав в источник Эйн-Прат и за пару часов с помощью небольшого насоса наполняет водой древнюю цистерну (восточную).

   Изучение лавры

   Судя по всему, первым из европейцев в новейшее время лавру посетил в 1863 г. французский исследователь М.-В. Герен (Victor Guérin, 1821-1891) – посетил, но не «открыл», подобно тому, как вышло у Колумба с Америкой. Предшественником Герена в поисках был Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), почти дошедший до лавры с востока в 1849 г. Между Муравьевым и Гереном была забавная разница: первый искал Фаранскую лавру, но так и не дошел до неё; второй не искал, но нашел, однако не опознал, причем, по-видимому, мысль о возможности существования в древности Фаранской лавры в обнаруженном им урочище вообще не приходила ему в голову. В одном из своих «Писем с Востока в 1849-50 годах (СПб., 1851), а именно: в письме от 19 декабря 1849 г., Муравьев писал: «На половине дороги Иерихонской... мы поворотили узкою стезею влево, в глубокий овраг, по направлению к лавре Св. Евфимия... (Видимо, дорога, в отличие от современной, проходила к югу от потока Ог, и, поворотив влево, т.е. на север, Муравьев спустился в каньон этого потока. – С.) С большим трудом спустились мы в тесное ущелие; более часа пролегала стезя наша между песчаными утесами (т.е. он пошел вверх по потоку Ог, на северо-запад, и вскоре вышел из каньона, после чего продвигался на север. – С.), когда внезапно пересекла ее низкая арка полуразрушенного водопровода (т.е уже в потоке Прат: кельи Хозевита? Эйн-Фауар? – С.); за нею зашумели свежие воды потока, в более широкой долине, ознаменованной развалинами. Арабы называют это место Фара (верховья потока Прат на протяжении километров десяти называются Вади-Фара; Муравьев, по-видимому не дошел до лавры несколько километров, двигаясь с востока. – С.), но мне не взошло сперва на мысль, искать тут развалин древней знаменитой лавры Фаранской великого Харитония, основной для всех Палестинских обителей, потому что я предполагал ее на Мертвом море. Однако, по соображению с житием его и великого Евфимия, она необходимо должна была находиться на этом месте, так как святой Харитоний схвачен был разбойниками, на пути из Сирии в Иерусалим, и увлечен в их пещеру, вероятно недалеко от большой дороги; да и лавра Св. Евфимия находилась по соседству (в отличие от своих современников, например, А. С. Норова, а позднее арх. Леонида (Кавелина), считавших, что лавра св. Евфимия находилась в Наби-Муса, Муравьев, видимо, отождествлял ее с развалинами обители аввы Феоктиста в потоке Ог; ошибались все. – С.). Впоследствии посылал я отыскивать пещеру и следы обители; но посланные не умели их найти; однако остатки водопровода и мельниц и груды камней по всей долине свидетельствуют, что тут было население большое, какое можно предполагать для лавры Фаранской, а между тем история не указывает тут никакого города(история указывает деревню Фаран – см. ниже: Житие Евфимия, 79, Кирилла Скифопольского, а население лавры большим никогда не было – характерная ошибка. - С.); самое расстояние Фарана, на шесть миль от Иерусалима (предполагаемое место, куда забрел Муравьев, отстоит на добрых 9-10 миль от города. – С.), соответствует сему предположению».
   Вернемся к Герену. Описание урочища было помещено Гереном в третьем томе его «Географического, исторического и археологического описания Палестины», вышедшем в Париже в 1869 г. Герен спустился в Вади Фара по северному его притоку – Вади Сувейнит (Нахаль Михмаш), затем, повернув направо и следуя на запад, он стал подниматься вверх по Вади Фара, отметив «по обе стороны русла потока множество обломков камней, оставшихся от полностью разрушенных жилищ». Далее ученый пишет: «В нижней части скальных завалов, поднимающихся к западу, недалеко от места слияния Уэд Сувенит и Уэд эль-Фара, я замечаю развалины нескольких зданий и, кроме прочего, акведук, линию которого по краю вади я проследил, на обратном пути, на протяжении четырехсот шестидесяти шагов к западу (развалины, видимо, – это монастырское кладбище с отпевальной часовней в километре к востоку от ядра лавры. - С.). Русло потока густо заросло тростником и купами Agnus castus (Vitex agnus-castus, витекс священный, другие названия: прутняк обыкновенный, авраамово дерево, монаший перец. – С.). Вскоре я подошел к весьма мощному источнику. Воды его, изливаясь каскадами вниз, когда-то частично отводились в канал акведука, который я только что упомянул. Поток в этом месте зажат меж двух огромных горных кряжей, которые поднимаются почти отвесно на большую высоту. Стены испещрены на разных уровнях горловинами искусственных пещер, которые, возможно, когда-то служили убежищем для отшельников. Некоторые из этих пещер расположены на такой высоте, что в настоящее время недоступны, и, за отсутствием длинных веревок или лестниц, мне было невозможно ни подняться к ним, ни спуститься обратно. Хирбет Телль-эль-Фара, мне кажется, можно отождествить с местностью, упоминаемой в Библии как Пара, или, с определенным артиклем, Ха-Пара..., каковое название поражает своим сходством с Фара. Этот город упоминается, вместе с другими местами, в Священном Писании только один раз, и находится в северной или восточной части удела Вениаминова, чему вполне удовлетворяет местоположение Хирбет Телль-эль-Фара» (Описание..., т. III, стр. 71-73). Говоря о Священном Писании, Герен имеет в виду следующие стихи из книги Иисуса Навина: «Города колену сынов Вениаминовых, по племенам их, принадлежали сии: Иерихон, Беф-Хогла и Емек-Кециц, Беф-Арава, Цемараим и Вефиль, Аввим, Фара и Офра» (Иис. Нав. 18:21-23). Современные комментаторы еврейской Библии принимают эту идентификацию, хотя и без особого энтузиазма. Соответствует она и указанию Кирилла Скифопольского: «В 10-ти стадиях от Фаранской лавры, к востоку, есть селение, называемое Фаран, от которого, как я думаю, получила название и лавра» (Житие Евфимия, 79). Примерно такое расстояние и отделяет лавру от упомянутого Гереном урочища Телль эль-Фара. Проблема в том, что археологическими исследованиями существование в данном урочище поселения во времена Иисуса Навина подтверждается, что говорит в пользу догадки Герена, однако керамика византийского периода здесь не обнаруживается, что вступает в противоречие с известием Кирилла. По предположению Хиршфельда, Кирилл (или позднейший его переписчик) мог ошибиться в определении того, что от чего располагалось к востоку: селение от лавры или лавра от селения. Если верно второе, то следует полагать, что во времена Кирилла название Фаран носило селение, находившееся к западу от лавры, и здесь, примерно в двух километрах от монастыря (10 стадиев соответствуют 1840 м) действительно имеется урочище Хирбет Абу-Мушшарах, где византийская керамика в изобилии выявляется археологически. Однако в этом случае византийское селение Фаран и современное урочище Телль Эль-Фара оказываются разнесенными почти на 4 км, с самой лаврой на полпути между ними, что оставляет вопрос открытым.
   Хотя Герен посетил развалины лавры ещё в 1863 г. и даже заметил, что пещеры когда-то могли служить убежищем отшельникам, он не отождествил урочище с Фаранской лаврой. Поэтому Хиршфельд (а вслед за ним и другие западные и израильские исследователи) считает, что приоритет в идентификации лавры принадлежит немецкому ученому Карлу Марти (Karl Marti). Правильная догадка была высказана Марти в 1880 г. в предисловии к вышедшим под его редакцией «Сообщениям советника К. Шика о старых лаврах и монастырях в Иудейской пустыне» (См. Источники и библиография.) Однако, по-видимому, к выводу о первенстве Марти ученые пришли из-за незнакомства с более ранними публикациями на русском языке. Приоритет, кажется, принадлежит всё-таки арх. Леониду (в миру: Лев Александрович Кавелин, 1822-1891), который посетил развалины Фаранской лавры скорей всего летом 1865 г. (в любом случае, в промежуток времени между 1863 г., по назначении его – с посвящением в архимандриты – начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме, и до 1865 г., когда он был отозван и переведен в Константинополь настоятелем русской посольской церкви). Отчет о посещении им древней Фаранской лавры с однозначной её идентификацией был помещен в его записках инока-паломника «Старый Иерусалим и его окрестности» (изданы впервые в 1870-71 г. в журнале «Душеполезное чтение», отдельным изданием в 1873 г.). Записки эти настолько примечательны, что невозможно не привести из них некоторые выдержки: «Первый обративший внимание на отыскание следов Фаранской лавры, согласно указаниям древних писателей, был известный автор «Писем с востока» 1849—1850 годов (Муравьев А.Н. Письма с Востока в 1849—1850 годах. СПб., 1851. Ч. 2. С. 196. – Прим. арх. Леонида). Но труды его не увенчались успехом, хотя, судя по его описанию, он был неподалеку от ее местонахождения и на том самом потоке Фара, которому мы обязаны сохранением до нашего времени памяти о знаменитой обители. Рассказ о неудавшемся поиске автор «Писем с востока» оканчивает добрым желанием: «пусть, — говорит он, — другие изыскатели лучше меня определят местность сей знаменитой обители». Это было и моим давним желанием, которое я твердо решился привести в исполнение при первом свободном времени. Прежде всего я начал с поверки предположений о местности древней обители. В житии преподобного Евфимия ясно сказано, что он, поклонившись святым местам в Иерусалиме, пришел оттуда в лавру Фаран, «на шесть миль от города Иерусалима отстоящую». В другом месте того же жития читаем: «лежит к востоку одно селение, отстоящее от лавры Фаран на десять стадий и называющееся так же Фараном. Думаю, прибавляет к сему Кирилл, писатель жития, что не оно получило наименование от лавры, но само дало ей». В Духовном Луге Иоанн Мосх повествует, что в его время в лавре Фаранской жил некто авва Авксанан, которого, когда он заболел смертельно, перенесли в Иерусалим в патриаршую больницу. Когда же он скончался, то его перенесли в ту же Фаранскую лавру и там похоронили (гл. 41). В 44-й главе той же книги поведается о затворнике, жившем на Елеонской горе, который, находясь в недоумении от случившегося с ним искушения, объявил о сем «на следующий день» авве Феодору, жившему в лавре Фаран. Эти сказания вполне убедили меня в истине того предположения, что следов лавры Фаранской надобно искать в бывшей пустыне Святого Града и притом вблизи от Иерусалима, а определение этого расстояния в шесть миль (около девяти наших верст) заставляло обратить преимущественное внимание на верховья потока Уади-Фара, протекающего в диком ущелье, в нижней части которого находятся развалины другой древней обители: лавры преподобного Иоанна Хозевита. Остановившись на этом предположении, я однажды в небольшой компании выехал из Иерусалима поутру в половине шестого часа, взяв с собою провизии на сутки, ибо намеревались провести в Уади-Фара целый день. Все мы ехали на лошаках, быв предупреждены о том, что на лошаках легче будет достигнуть искомого местах».
   Выехав из Иерусалима на северо-восток, арх. Леонид где-то через полтора часа добрался до Анаты, «...(древнего Анафофа), родины пророка Иеремии, книга которого начинается так: «Слово Божие еже бысть ко Иеремии, иже обиташе во Анафофе, в земле Вениаминове». И нынешняя Аната находится именно там, где был удел Вениаминов. Деревня эта расположена весьма красиво на возвышенном холме, занимая его вершину, тогда как скаты покрыты садами. Все постройки, между которыми отличается своею величиною дом шейха, сбиты в одну кучу и потому представляют вид крепости. Предосторожность, впрочем, не лишняя, потому что эта деревня на самой окраине пустыни Святого Града, которая уже несколько веков, вместо мирных отшельников, служит приютом вольным, как ветер, бедуинам, всегда готовым воспользоваться оплошностью феллахов (оседлых жителей), по их мнению жалких рабов, достойных лишь одного презрения.
   У самого въезда в деревню стоит развесистый теревинф, а под сенью его необходимая принадлежность всякой горной деревни — систерна, иссеченная в камнях. Въехав в деревню, при повороте из первой улицы мы увидали на деревенской площади кучу феллахов, важно сидевших под тенью своих домов с трубками в руках, и среди их какого-то турка в халате темно-коричневого сукна, с белою чалмою на голове и с письменным прибором за поясом. Оказалось, что это был шейх. Мы обратились к нему с просьбой дать нам вооруженного провожатого для посещения верховья Уади-Фара; чрез несколько минут по выезде из деревни, вместо одного, нас окружили четыре или пять человек и, не обращая внимания на наше приглашение возвратиться назад, они продолжали сопровождать нас, говоря, что у них уже такой обычай и проч. Впрочем, последствия показали, что эти люди были вовсе не лишние. Дорога наша, уклоняясь к востоку, шла около трех четвертей часа среди прекрасно обработанных полей, принадлежавших феллахам Анаты; влево, вдали, на скате противулежащих гор виднелась небольшая деревня Гизма. А через час езды полем по весьма удобной дороге начался постепенный спуск по окраине небольшой лощины (Уади) к потоку Фара. Через четверть часа езды надобно было сойти с лошаков, потому что тропа совершенно терялась между плитами дикого цвета, которыми как бы искусственно была устлана вся поверхность спуска; из расселин местами пробивался зеленый мох, и между ними-то извивалась едва заметная стезя. Спустившись пешком на дно ущелья, мы увидели поток Фаранский, тихо струившийся между огромными камнями, в рамке разнообразной зелени травы, тростника и благоухающих кустарников дикой мяты (лигурии); местами виднелись и дикорастущие фиговые деревья. В том месте, где мы спустились к потоку, он, вытекая из ущелья с западной стороны, почти под прямым углом поворачивает на северо-восток и, следуя этому направлению до слияния с Уади-Тувар, склоняется к востоку. Оставив здесь лошаков и служителей с приказанием следовать с одним из провожатых к верховью потока и, расположившись там, ожидать нас, мы в сопровождении каваса (стражника. – С.) и двух анатотцев, пошли вдоль потока по правому его берегу, вниз по течению, желая осмотреть развалины, которые по моему соображению должны принадлежать селению Фаре или Фаран, давшему свое название знаменитой лавре. Довольно удобная стежка вилась по гладким береговым камням, стеснявшим течение потока, который, местами расширяясь, образовал довольно глубокие водоемы или, встречая непреодолимые препятствия, робко пробирался между каменными расселинами, а иногда на некоторое время и вовсе терялся под землею. Выше нашей стези на скате береговой осыпи виднелись следы древних водопроводов и водохранилищ, местами обнажались устья прокладенных в земле каменных труб. Пройдя с четверть часа, мы перешли на противоположную сторону потока, в том месте, где впадало в него устье небольшого сухого потока. На мысу, образуемом этим соединением двух потоков, находится довольно пространный круглый холм, на котором видны развалины значительного посела и между грудами камней основание древней стены, сложенной из больших тесаных камней. Судя по расстоянию этих развалин от найденных нами позже следов лавры Фаранской, место это можно утвердительно признать за развалины селения Фаре или Фаран, давшего, по замечанию писателя жития Евфимиева, свое имя лавре и находившегося от нее в расстоянии десять стадий (менее версты). Осмотрев эти развалины, утомленные ездою и усилившимся жаром (было уже более 9 часов), мы поспешили вернуться в свой стан, к верховью потока. На дороге встретил нас греческий иеродиакон Парфений, приехавший по условию разделить с нами удовольствие прогулки. Едва мы вступили в боковое ущелье, в котором скрывается верховье потока, как я был поражен суровым величием высящихся по обеим сторонам его скал, в которых повсюду виднелись устья недосягаемых пещер, то природных, то очевидно искусственно иссеченных в скалах, с правильными отверстиями, служившими вместо дверей и окон. Чем далее подвигались мы в глубь ущелья, тем скалы становились выше и число пещер увеличивалось. Внизу у потока тоже встречались на каждом шагу признаки человеческой деятельности. Так, сперва пересекла нам дорогу арка водопровода, перекинутая с одного берега на другой, в виде моста, между двумя массивными камнями, правильно обделанными; недоставало лишь креста над аркой, чтобы вполне напомнить подобные же ворота, заграждавшие и открывавшие путь в ущелье перед монастырем Пр. Антония Великого (в Египте), изображение которых хорошо сохранилось в моей памяти, и потому, увидав эту арку, я не мог скрыть радостного чувства при мысли, что мы вступаем этою аркою в священную область Фаранской лавры. Через несколько саженей наше внимание привлекли следы древней мельницы, цилиндрически иссеченной в береговой скале. Обойдя ее, мы достигли наконец, не без труда, своего стана, расположившегося на площадке, составляющей дно древнего водохранилища, под сенью развесистого фигового дерева, листья которого на наше счастье уцелели от прожорства прилетавшей месяц назад саранчи, обнажившей все деревья от украшавших их листьев. Жалко было смотреть на многочисленные плоды, обременявшие голые сучья, и обреченные без листьев на раннюю гибель. Это образ добродетелей человеческих, не осененных покровом смирения, которые потому и не достигают зрелости. В том самом месте, на котором мы расположились для отдыха, с правой (южной) стороны потока на полого спускавшейся к его берегу земляной осыпи, покрытой грудой камней, высились отвесно обсеченные скалы в несколько десятков сажен вышины, темно-желтоватого цвета, и в них ясно обозначались семь правильно иссеченных (в один ряд) отверстий, очевидно служивших окнами и дверью большой пещеры. Недалеко от этой пещеры, вниз по течению потока на той же стороне, зияло устье другой большой пещеры, а над нею в скале видно было несколько окон — признаки внутренних пещер. Противоположная (северная) сторона потока представляла почти такой же вид: отвесно обсеченные и как бы выровненные и выполированные с лицевой стороны скалы были изрыты пещерами там и сям, на разной высоте, иссеченными в камнях; у некоторых пещер еще заметны были следы искусственных передовых стенок, напоминавших лучше других сохранившуюся пещеру в Плачевной юдоли, преподобного Иоанна Молчальника. Словом, все вокруг нас ясно говорило не только сердцу, но и глазам, что Бог благословил полным успехом наше желание и мы находимся на самом месте знаменитой лавры Фаранской великого Харитония, основанной для всех палестинских обителей. Спросивши одного из провожатых, что означают виденные нами высоко в скале семь отверстий, я получил в ответ, что там «большая пещера». Более мне ничего не было нужно; я не сомневался, что это та самая пещера, в которой в память своего чудесного избавления от смерти преподобный Харитон устроил церковь, послужившую началом сей лавры. Однакож усталость не позволила нам тотчас отправиться для осмотра пещеры. Полюбовавшись ею издали, мы подкрепили себя горячим чаем; наш повар Ханна отрядил часть провожатых для ловли в потоке раков, а одного из них послал в Анату за свежими яйцами и маслом для приготовления пустынного обеда; а мы между тем, отдохнувши, собравшись с свежими силами, в сопровождении каваса и одного из провожатых направились к давно уже манившей нас пещере. Не без труда взобрались мы к подножию отвесных скал по земляной осыпи, тянувшейся вверх от самого берега потока. Осыпь эта образовалась из развалин, пристроенных некогда на скале монастырских зданий, чему ясным доказательством служат как самые камни, по ней разбросанные, так и куски найденной нами мозаики, не только простой, но и цветной, вероятно украшавшей церковный помост. Поднявшись наконец на самый верх осыпи, мы очутились на небольшой площадке: над нашими головами висел выдавшийся из скалы каменный навес; в восточном углу было проделано круглое цилиндрическое отверстие, в котором виднелось несколько скользких ступеней или уступов для подъема наверх. Для достижения этого отверстия было приложено к подошве скалы несколько больших камней; наш провожатый араб вскочил с них в отверстие с ловкостью и быстротою газели, но нам нельзя было попасть туда иначе, как доверяясь его ловкости и силе мускулов, потому что, и ставши на упомянутые камни, головы наши не достигали начала отверстия. Предприятие было очевидно не совсем безопасно, но быть так близко к цели и отказаться от ее достижения не хотелось. Кстати к нам подоспел еще один из провожатых. Скинув для облегчения себя обувь, мы с одним спутником решились, призвав на помощь преподобного Харитона, во что бы то ни стало подняться в его пещеру. Цель эта была достигнута нами поодиночке следующим способом: взобравшись на каменные приступки и доверив обе руки арабу, утвердившемуся кое-как в цилиндрическом отверстии на его скользких зарубках, мы поднялись с приступок на плечи стоявшего внизу близ них другого араба, а оттуда спешили утвердиться коленами на первом уступе отверстия. В это самое время сидевший в нем араб, не выпуская наших рук, сам ловко поднимался к вершине отверстия и, утвердившись там, втаскивал нас за собою на верхнюю площадку, давая нам время опираться на уступы отверстия. Этим способом сперва взобрался наверх мой спутник и, осмотрев пещеру, стал было передавать мне сверху о ее внутреннем расположении, но вместо того, чтобы отвратить меня этим рассказом от небезопасного подъема, только усилил мое любопытство, и чрез несколько минут я благополучно поднялся наверх.
   По выходе из отверстия я очутился на площадке в полсажени ширины и несколько сажен длины. По внутренней окраине этой площадки у подошвы скалы шла каменная лестница о шести или семи ступенях, которая привела к двери, иссеченной в скале. Эта дверь ввела меня в пещеру, правильно обделанную в виде комнаты в пять с половиною шагов длины и четыре ширины, вышиною в обыкновенный человеческий рост, на стенах которой заметны следы штукатурки. Рядом с этою комнатою с левой (восточной) стороны расположены еще два отделения (комнаты), а с правой (западной) одно. Все эти четыре отделения пещеры сообщаются между собою посредством дверей, правильно иссеченных в разделяющих их стенках. Второе отделение пещеры (на левой стороне от входа) длиною в шесть, шириною, так же как и первое, в четыре шага. В юго-восточном углу этого отделения сделана ниша вроде жертвенника треугольной формы; основание треугольника примыкает к задней (южной) стене отделения; вершина касается стены, разделяющей два смежных отделения; а бока обращены в оба отделения пещеры, так что поверхность этого треугольного возвышения могла служить одною половиною своею престолом, а другою жертвенником бывшего здесь, по всей вероятности, придельного храма. Это второе отделение пещеры освещается одним окном на север (к потоку); другая дверь его ведет в третье отделение пещеры (крайнее на восток) длиною в восемь, шириною в пять шагов, два окна на север; бывшая между ними перемычка выломана. Крайнее западное отделение — самое большое из четырех отделений пещеры, в длину двенадцать, а в ширину десять шагов, в высоту более несколько человеческого роста, освещается тремя окнами, также обращенными на поток. В восточной стене две ниши, из коих одна указывает на бывшее горнее место, а другая с правой стороны служила или жертвенником, или для разведения огня; видны следы и штукатурки, а на западной стене в углу начертано изображение креста, вероятно, кем-либо из позднейших случайных посетителей. Стены и потолки всех четырех пещерных отделений закопчены дымом, вероятно от укрывающихся здесь по временам пастухов. Из всех отделений пещеры последнее, по своей обширности и другим признакам (две ниши на восточной стене), всего вероятнее могло служить церковью; в крайнем восточном отделении могла храниться ризница, а два средние если не составляли придельной церкви, то, будучи украшены фресками, служили для стояния лаврской братии во время церковных собраний. Наше предположение о том, что западное отделение этой пещеры служило церковью, подтверждается еще и тем, что у северной стены оного в полу проделан спуск в усыпальницу, находящуюся как раз под этим отделением. Пропев в бывшей церкви тропарь преподобному Харитону, мы захотели проникнуть в его усыпальницу. В усыпальнице видны несколько человеческих костей; над входом в нее растет куст благоуханной травы, почти совершенно покрывая и как бы оберегая собою вход. Это небольшая овального вида пещера, в сажень ширины и в полторы сажени глубины, обмазана глиной, очевидно, в позднейшее время; боковые ниши, служившие входом в отдельные погребальные пещеры, закладены. Здесь-то, по всей вероятности, покоится преподобный Харитоний среди сонма духовных чад своих. С благоговением облобызали мы вход в эту усыпальницу, послужившую местом упокоения стольким святым мужам и промыслительно ограждаемую чрез столько веков самою недоступностью места. Сорвав на память себе от куста благоухающей травы, мы еще раз пропели тропарь преподобному Харитонию: «слез твоих теченьми пустыни неплодное возделал еси», и не без труда спустились обратно тем же способом на нижнюю площадку. Здесь мы осмотрели находящуюся на этой площадке систерну (для стока в нее дождевой воды с вершины скал искусно иссечена вдоль всего утеса небольшая ложбина, приметная лишь вблизи), а отсюда пошли вправо для осмотра другой большой пещеры, находившейся в отношении первой в нижнем ярусе береговой скалы. На пути к ней нам пришлось проходить под сенью большого навеса, образовавшегося выдавшимся из скал слоем гладких камней. Верхняя площадка этого природного навеса, очевидно, служила прежде выспренней стезею для отшельников бывшей лавры. Пещера, которой мы достигли, имела десять шагов ширины и двадцать длины, вышиною в два человеческих роста; стены не обделаны, а задняя (южная) стена состоит из громоздящихся один на другом каменьев и глыб, в расщелинах которых видны полуобрушившиеся ходы в верхний ярус пещер, существование которых снаружи обличает несколько малых оконцев, обращенных на поток. В противоположность верхней пещере, воздух которой легок и приятен, нижняя вся пропитана удушливыми миазмами и закопчена дымом, ибо служит приютом от летнего зноя и зимнего холода пасущимся здесь стадам. Вероятно, и во время существования лавры она служила для подобных же назначений, о чем можно заключить по ее огромности и стенам, оставшимся в своем природном виде. На северной стороне потока, в скалах немало также пещер, из которых одна привлекает особое внимание, напоминая своим внешним видом и положением пещеру преподобного Иоанна Молчальника в Плачевной юдоли. К ней ведет снизу крутая стезя сперва по земляной осыпи, а потом по иссеченным в живой скале ступеням. Но до самого устья пещеры достигнуть без помощи лестницы нельзя, посему мы и отложили это до одного из будущих посещений.
   Возвратясь в стан, в виду посещенной нами пещерной церкви, я прочел из «Духовного Луга» те места, в которых блаж. Иоанн Мосх воспоминает о современных ему старцах-подвижниках Фаранской лавры. После духовной пищи настало время подкрепиться пищею вещественной: наш пустынный обед состоял из ракового супа, привезенных с собою пирогов (с русской гречневой кашей), яичницы и свежего козьего молока. После нас обедали кроме служителей погонщики лошаков и наши провожатые анатотцы; всем достало и все остались весьма довольны нашим угощением. Пред отъездом (часу в пятом пополудни), когда начал спадать жар, походивши еще в окрестностях бывшей лавры и вверх по потоку, который начинается не более как в тридцати шагах вверх от святой пещеры, мы выкупались в одном из его водоемов, напились чаю и отправились в обратный путь. До вершины горы мы шли пешком. Это отняло времени более четверти часа, но несмотря на это в 8 часов вечера уже были дома, благодаря Бога, что Он исполнил во благих желание сердца нашего отыскать следы первой палестинской обители. Вскоре после того случилось мне видеться с Саввинским старцем о. Иоасафом. Сей муж с радостью выслушал мой рассказ, как утвердивший его собственное предположение о местонахождении Фаранской лавры, которой он до сих пор не имел случая посетить, и убедительно просил меня продолжать дальнейшие разыскания о местах других древних обителей пустыни Святого Града, обещая свое содействие. — Надеемся, что настоящее исследование и описание местоположения Фаранской лавры прибавит для любознательных посетителей Святого Града еще одну приятную поездку к тем обычным, которые предпринимаются ими в исторических окрестностях Иерусалима, представляющих еще обширное поле для исследований».
   Таким образом, приоритет архимандрита Леонида в открытии местоположения Фаранской лавры достаточно очевиден: догадка Карла Марти была опубликована спустя 9 лет после того, как вышеприведенные записки увидели свет в 1871 г.
   Следующая статья, посвященная описанию развалин лавры была опубликована французским исследователем М. Жюльеном (М. Jullien) в 1896 г. В конце XIX векав Фаранской лавре работала скромная археологическая экспедиция ордена Белых Отцов. Полученные ею результаты были опубликованы в 1901 г. в статье Симеона Вэле и Софрона Петридеса (Siméon Vailhé (1873-1960), Sophrone Pétridès (1864-1911)) «Святой Иоанн Палеолаврит; с вводным словом о Старой лавре». Дальнейшие исследования осуществлялись Стефаном Шивецом (Stephan Schiwietz, также Stefan Siwiec, 1863-1941) и Анри Леклерком (Henri Leclercq, 1869-1929). В 50-е годы ХХ века полевые археологические исследования в Фаранской лавре проводились францисканцем Беллармино Багатти (Bellarmino Camillo Bagatti, 1905-1990), опубликовавшим свои результаты в журнале «La Terra Santa» в 1969 г. Данные исследований Беллармино Багатти и Вирджилио Корбо (Virgilio Canio Corbo, 1918-1991) были сведены воедино в монографии Пиа Компаньони (Pia Compagnoni) «Иудейская пустыня» (на итальянском языке), увидевшей свет в 1978 г. Дополнительные данные содержатся в опубликованных в 1964-65 гг. «Заметках о лаврах и монастырях Иудейской пустыни», принадлежащих перу немецкого ученого Отто Мейнардуса (Otto Friedrich August Meinardus, 1925-2005). Однако, в основном, сообщения Мейнардуса относятся к современным ему сооружениям, т.е. к тому, что было построено в лавре в первой половине ХХ века. В конце 70-х годов исследования в лавре велись Ашером Овадьей и Карлой Гомес де Силва, опубликовавшими свои результаты в 1981 в статье «Дополнение к Своду византийских церквей в Святой Земле». В 1981 г. археологическое обследование лавры проводилось У. Динуром и Н. Фейгом. В ходе обследования были выявлены погребальные пещеры и несколько келий в 1 км к востоку от ядра лавры (кладбище и отпевальная часовня). Обнаруженные керамические обломки датируются VI-VIII веками. В 1984 г. археологическое обследование ядра лавры было осуществлено проф. Йосефом Патрихом. В ходе обследования были выявлены и описаны все 15 келейных комплексов, высказано предположение, что часть из них высечена в скалах во времена Симона Бар-Гиоры, кроме того, доказано, что в византийское время пещеры использовались как жилые кельи монахами Фаранской лавры. Летом 1987 г. археологическое обследование лавры проводилось экспедицией под руководством проф. Изхара Хиршфельда (1950-2006). Помимо Старой (пещерной) церкви, была обследована территория ядра лавры площадью в 30 дунамов, выявлены развалины Новой церкви (VI века), еще одного значительного сооружения и водяной цистерны. (Cм. Источники и библиография).

   Источники и библиография:

1. Bagatti, Bellarmino. Alta Laura di Fara. La Terra Santa, 45 (1969), pp. 18- 24. 1969.
2. Vailhé, Siméon & Pétridès, Sophrone. Saint Jean le Paléolaurite; précédé d’une notice sur la Vieille Laure. Bibliothèque hagiographique orientale, éditée par Léon Clugnet. Paris, 1901; Revue de l’Orient Chrétien, 4, 1904, pp. 340-345.
3. Garitte, Gérard. La Vie prémétaphrastique de S. Chariton. Bulletin de l’Institut Historique Belge de Rome, 21 (1941), 8.
4. Guérin, Victor. Description géographique, historique et archéologique de la Palestine. Tome III. Paris, l’imprimerie Impériale, 1869.
5. Даниил Игумен. Хождение игумена Даниила. Подготовка текста, перевод и комментарии Г. М. Прохорова.
6. Dinur, Uri & Feig, N. Qal’at Musa. ESI (Excavations & Surveys in Israel), 5, 1986, pp. 86-88.
7. Di Segni. Leah. Life of Chariton. In: V. Wimbush (ed.), Ascetic Behavior in Graeco-Roman Antiquity: A Sourcebook. Minneapolis, 1990, p. 394.
8. Jullien, M. Une vallée des anciens solitaires de Palestine. Échos de Notre-Dame de France de Jérusalem, 4, 1896, p. 296.
9. Архимандрит Киприан (Керн). Архимандрит Антонин (Капустин) – начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме. Белград, 1934. Переиздание: М., 1997.
10. Кирилл Скифопольский. Житие иже во святых отца нашего Евфимия Великого.
11. Кирилл Скифопольский. Житие преподобного Кириака Отшельника.
12. Compagnoni, Pia. Il Deserto di Guida. Jerusalem, Franciscan Printing Press, 1975 (1978(?)).
13. Архимандрит Леонид (Кавелин). Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника. М., «Индрик», 2008.
14. Лисовой, Н. Н. Россия в Святой Земле: документы и материалы. Том 2. М., «Международные отношения», 2000.
15. Die Mittheilungen von Baurath C. Schick über die alten Lauren und Klöster in der Wüste Juda von C. Schick, bearbeitet von K. Marti in der Zeitschrift des deutschen Palaestinavereins, 1880, 3, pp. 1-43, 126.
16. Meinardus, Otto Friedrich August. Notes on the Laurae and Monasteries of the Wilderness of Judaea. Jerusalem, LA (Liber Annuus Studii Biblici Franciscani) 15, 1964-1965, pp. 227-229.
17. Metaphrastes, Symeon. Vitae Sanctorum, Mensis September: Vita et conversatio et certamen Sancti Patris nostri et confessoris Charitonis. PG 115, 899-918.
18. Епископ Мефодий (Кульман). Святая Земля. США, Джорданвилл, журнал «Русский инок», 1961.
19. Мосх, Иоанн. Луг духовный (Лимонарь, или Синайский Патерик). Греческий текст: PG 87/3, 2851-3116; рус. пер., с сознательными искажениями текста: «Луг Духовный. Творение блаженного Иоанна Мосха», пер. с греч. прот. М. И. Хитрова. Сергиев Посад, 1915 (Троицкая библиотека, кн. 1), репринт: М., 1991; славянская версия: «Синайский патерик», подг. издания В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина. М., 1967; подробная библиография: Н. И. Николаев. Патерик Синайский. ПКДР Ι, 316-321; «Синайский патерик», ред. С. И. Котков, АН СССР, Ин-т рус. яз., М., «Наука», 1967.
20. Ovadiah, Asher, & Gomes De Silva, Carla. Supplement to the Corpus of Byzantine Churches in the Holy Land. Levant, 13, 1981, pp. 220-261.
21. Патрих, Йосеф. Монашество Иудейской пустыни в византийский период. Иерусалим, изд-во «Яд Ицхак Бен-Цви», 1995. (На иврите.)
22. The Rebirth of the First Monastery in the Holy Land.
23. Архиепископ Серафим (Иванов), РПЦЗ. Паломничество из Нью-Йорка в Святую Землю. США, Джорданвилл, журнал «Русский инок», 1953.
24. Сладкопевцев, Петр Михайлович. Древние палестинские обители и прославившие их св. подвижники, вып. 1, СПб., 1895.
25. Сладкопевцев, Петр Михайлович. Иночество в Палестине. СПб., журнал «Душеполезное чтение», 1882.
26. Торик, Игорь. Энциклопедический путеводитель по Израилю. Иерусалим, изд-во «ИсраДон», 2001.
27. Троицкий, Павел. Русские на Афоне. Середина 19 - начало 20 века. М., 2001.
28. Флавий, Иосиф (Йосеф бен Матитьяху). Иудейская война. Пер. с нем. Я. Л. Чертка. СПб., 1900. Переиздание с пред. К. Ревяко, В. Федосика. Минск, 1991.
29. Hirschfeld, Yizhar. Life of Chariton in Light of Archaeological Research. In: V. Wimbush (ed.), Ascetic Behavior in Graeco-Roman Antiquity: A Sourcebook. Minneapolis, 1990, p. 424.
30. Хиршфельд, Изхар. Перечень византийских монастырей в Иудейской пустыне. (Hirschfeld Y., “List of Byzantine Monasteries in the Judean Desert”.) В книге “Christian Archaeology in the Holy Land. New Discoveries”. Jerusalem, Franciscan Printing Press, 1990. (На англ.)
31. Хиршфельд, Изхар. Пустыня Святого Града. Монастыри Иудейской пустыни византийского периода. Иерусалим, изд-во «Яд Ицхак Бен-Цви», 2002. (На иврите.)
32. Hoade, Eugene. Guide to the Holy Land. Jerusalem, 1976.
33. Церпицкая О. Л. Архимандрит Антонин (Капустин) и русские святыни на Святой Земле. Журнал «Санкт-Петербургские епархиальные ведомости», 2000.
34. Schiwietz, Stephan. Das morgenländische Mönchtum. 1. Bd.: Das Ascetentum der drei ersten christl. Jahrhunderte und das edyptische Mönchtum im vierten Jahrhundert. Mainz, Verlag von Kirchheim & Co, 1913, pp. 136-8.